Владимир Шаров - Репетиции

Целью Иакова был немедленный, еще до ухода Петра и конца его срока, захват реальной власти во Мшанниковском лагере, остававшееся Скосыреву время он был готов терпеть его лишь как фигуру чисто церемониальную. На должность начальника лагеря Иаков не претендовал, по традиции ее занимали апостолы Петры, Иаков считал этот порядок естественным и, когда все успокоится, собирался передать ее старшему сыну Скосырева.

Уже 18 октября, пытаясь свалить Петра, Иаков написал и отправил в район первый донос. Не могу точно сказать, он ли придумал этот способ борьбы — потом Иаков ставил на него до конца, — или использовал подсказку римлян (снова вернувшись к обязанностям лагерного кума, он совещался с ними почти каждый день), скорее второе. Правда, донос, который ушел от Иакова в Белый Яр, был далеко не такой, какой они советовали ему сделать. Римляне говорили Иакову, что в любом случае донос должен быть отправлен в Москву и тайно, они брали это на себя: здесь, в Сибири, и районное, и областное управление НКВД сделает все, чтобы прикрыть Петра, уже много лет Петр их человек, и, посылая донос в район, Иаков не Петру вредит, а подставляет себя. Иаков должен понять, что удар по Петру — это удар и по его непосредственным начальникам, следовательно, искать их поддержки глупо. И главное, донос надо составить так, чтобы не отреагировать на него было невозможно, глупо бояться преувеличений и думать о правдоподобии, чем больше будет накручено, тем быстрее, решительнее отзовется Москва. Римляне даже набросали подходящий для данного случая черновик. В нем Петр обвинялся в создании во Мшанниках глубоко законспирированного диверсионно-террористического центра, в планировании заброски в крупнейшие города страны агентов с целью покушения на виднейших деятелей партии, в подготовке мощного кулацкого восстания в Сибири и отторжения ее от Советской России. Но Иаков ничем этим не воспользовался.

Римляне хорошо понимали устройство государственного порядка, советы их, безусловно, были разумны и правильны. Если бы Иаков прислушался к ним, ему еще до нового тридцать девятого года удалось бы справиться с Петром. К сожалению, он был молод, самоуверен и упрям. Из предлагавшегося римлянами он выбрал крохи, и, конечно, ничего путного не получилось. Хотя все козыри были на руках у Иакова, до весны тридцать девятого года добиться он ничего не сумел. И евреям, и другим зэкам это стоило сотен жизней. Уважая инструкции и субординацию (важнейшая часть его понимания честного выполнения служебных обязанностей), Иаков ставил в вину Петру следующее: первое, он не бережет лагерных сексотов и тем подрывает эффективность работы оперативно-чекистского управления (прямо в смерти троих евреев он Петра не обвинял, потому что не знал точно, были ли их имена разглашены Петром намеренно или он выболтал их пьяным, — со дня похорон старого Иакова тот пил почти ежедневно); второе, Петр плохо обращается с заключенными, в связи с чем в лагере неоправданно велика смертность и третий месяц подряд срывается государственный план добычи угля.

В общем, обвинения выглядели смехотворно, и хотя Иаков за полгода написал более сотни подобных посланий, ни одному из них ход дан не был. К марту тридцать девятого года Иаков наконец понял, что, продолжая упорствовать, он ничего не достигнет, и с этого времени доносы, идущие от него в область, делаются другими. Никакой неправды в них по-прежнему нет, но благодаря новым, добытым римлянами материалам они выглядят уже вполне серьезно.

Все лагерное начальство и всю охрану Иаков обвиняет в том, что они бывшие кулаки, скрывшие от Советской власти свое происхождение; еще раньше, в годы гражданской войны, они были активными участниками большого бандитского формирования белых, на счету которого десятки жизней красных партизан. Венчало же картину сообщение Иакова, что во Мшанниках под прикрытием лагерной самодеятельности и репетиций пьесы «Христос-контрреволюционер» начальником лагеря Скосыревым почти десять лет ведется откровенная религиозная пропаганда и делались неоднократные попытки добиться скорейшего вторичного прихода на землю Иисуса Христа, чтобы тем самым в ряду прочего покончить и с Советской властью.

Весной тридцать девятого года положение во Мшанниковском лагере начинает меняться. Когда в ноябре предыдущего года в Москве было отставлено старое руководство органов и на место Ежова — о нем Петру не раз рассказывал глава Томского областного управления НКВД Сергей Егоров, знавший наркома со времен гражданской войны, — сел никому не известный грузин, Петр отнесся к этому спокойно. Мшанники были далеко от Москвы, и происходившее там раньше напрямую их не затрагивало: Ежов ли, Берия — политика была определена, а кто ее делал, не так уж и важно. Но зимой, в январе вдруг пошли упорные слухи, что Берия многих из зэков, посаженных при Ежове, выпускает и что на самом верху даже принято решение о резком сокращении числа арестов. Правда, во Мшанниках освобождений пока еще не было: до начала навигации на Кети лагерь был отрезан от мира, и Петр, если между апостолами и среди охраны заходила речь о новом курсе партии в данном вопросе, — основным доводом за него был другой тон радиопередач, — уверенно говорил, что все это чушь и бабьи сплетни. Слухи шли в лагерь преимущественно от римлян, и, чтобы раз и навсегда пресечь их, Петр в феврале, пригрозив арестом, конфисковал оба радиоприемника, которые имелись в поселке.

1 марта Скосырев, как и было заведено, запрашивал область, сколько новых зэков ему ждать в этом году и, соответственно, на сколько будет увеличен план по углю, до нынешнего года цифра зэков всегда быстро росла, но на этот раз она была даже меньшая, чем прошлой весной, вырос один уголь, и когда он в ответ радировал в Томск, что таким количеством заключенных план никак не вытянуть, Егоров через час самолично отстучал ему, что он дурак и не понимает текущий момент. Получалось, что репрессии действительно выдыхаются и его расчеты, что за четыре-пять лет через лагеря пройдет полстраны, — глупость. Пересчитав в тот же день заново, он получил, что, если Берию не остановят, на это уйдет не одна пятилетка, а три.

И все же Петр еще надеялся, верил, что дело повернется назад, как вдруг 8 марта он получил из района срочный приказ отправить в Томск первым же транспортом двух мшанниковских зэков, профессора-медика и полковника, и не для следствия или дачи им второго срока, а на свободу. Из приказа это следовало ясно. До навигации Петру предписывалось выдать им деньги на жизнь и подыскать помещение вне зоны в поселке вольнонаемных.

Выходило, что то ли евреям удалось подкупить Берию, то ли они опять отмолили себя у Господа и добились отсрочки. Но не это испугало Петра: он знал, что евреи у него в руках, будет надо — он сможет уничтожить их в один день, и тогда кого ради Господу длить жизнь? Было другое: ему стало известно, что старые ежовские чекисты идут под нож, непрочен и сам Егоров, а через него по тем доносам, которые посылал Иаков, могут выйти и на Мшанники, если же выйдут, уберут всех: пришлют спецотряд НКВД и расправятся с ними еще быстрее, чем они с евреями. Петр понимал, что, если Егоров не уничтожил доносы и в Москве прознают, что они сражались за белых, а до коллективизации были кулаками, им не спастись, и тогда последние не они и не им суждено узреть Христа: прав Иаков — все было напрасно.