Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Вскоре Дитер заявился на кухню абсолютно голый — он давно уже не вел себя так развязно. Схватил несколько нарезанных мной ломтиков огурца для салата и осведомился, уложила ли я вещи.

— Нет. Я не знаю, как живут твои друзья и что нам потребуется.

— О бог ты мой! — вскричал Дитер. — Эмансипированная женщина решает такие проблемы сама!

Он взял транзистор и опять скрылся в ванной. Я продолжала резать огурцы, добавляя к ним пряности и заливая сметаной. Из ванной доносились звуки чешской духовой музыки вперемешку с плесканьем воды.

Я уложила чемоданы. Когда я вернулась на кухню, Дитер развалился за столом в халате, благоухая свежевымытой кожей. Вооружившись огромным кухонным ножом, он резал большими ломтями тминный хлеб. Вероятно, решил потренироваться жить по-деревенски.

— Найдется ли в этом стерильном домашнем гнездышке, — крикнул он, — хотя бы завалящий кусочек масла? Твоей маргариновой диетой я уже сыт по горло!

Он пренебрежительно ткнул ножом в пачку маргарина. Удар был чересчур силен — пачка скользнула по краю стола и с чавкающим звуком шлепнулась на пол. Я сгребла с ковра кусочки и выбросила в мусорное ведро.

— Ты, наверное, забыл, — спросила я, — кто у нас в доме ввел эти маргариновые инструкции?

Дитер невозмутимо жевал сухой хлеб. Потом неожиданно бросил на меня укоризненный взгляд и вытащил из огуречного салата волос. Наверняка это был мой.

— Извини, — сказала я.

— Пустяки, — прервал он. — Тебе нечего извиняться. Это я вел себя по-свински.

Его приподнятое настроение прошло. Он аккуратно застегнул халат, затянул пояс и поинтересовался, что там уложено.

— Уложено то, что считает нужным эмансипированная женщина. Если тебе хочется, можешь взглянуть сам…

Дитер встал из-за стола, я прошла за ним до двери в комнату. Он раскрыл свой чемодан, приподнял кончиками пальцев рубашки, брюки, пуловер и снова бросил их, точно они вызывали у него отвращение.

— Ты ошиблась. — В его голосе звучала зловещая вежливость. Во мне все мгновенно напряглось, я почувствовала, как накаляется атмосфера. — Мы отправляемся в деревню, моя дорогая, а не на правительственный прием!

— Но я же тебя спрашивала…

— Неужели я должен обо всем заботиться сам? — Теперь он уже перешел на крик. От вежливости не осталось и следа, в комнате бушевала буря. — Неужели тебе мало, что я работаю, как вол, день и ночь, и все для того, чтобы ты могла наслаждаться своим комфортом!

— Да, — сказала я, — этого мне мало.

Я чувствовала, что перегибаю палку, и довольно сильно. Но любая попытка примирения не помогла бы сейчас. Стычка была неизбежной, рано или поздно гроза должна была разразиться. Мое преимущество состояло в том, что я сама вызвала ее.

— Ну что ж, пожалуйста, — крикнул он, — можешь уходить в любую минуту, если тебе такая жизнь больше не подходит! Никто тебя не удерживает!

Он поднял чемодан над головой, перевернул его, и все содержимое вывалилось на ковер.

— С этим, — он показал на кучу одежды на полу, — я сам справлюсь.

Я бросилась в ванную и заперла изнутри дверь. Он хотел было ворваться туда вслед за мной, но дверь не поддалась.

— Открой сейчас же, — крикнул он. — Это моя квартира!

Я молчала. Сейчас, подумала я, он выбьет дверь. Несколько секунд стояла тишина. Потом я услышала хриплый возбужденный голос Дитера:

— Ты понимаешь, что в такой обстановке о поездке не может быть и речи? Этого ты, наверное, и добивалась!

Только не поддаваться на провокации, думала я и продолжала сидеть молча. В общем — немая дуэль: между нами дверь и мы по обе стороны, совсем рядом друг с другом! Наконец послышались удаляющиеся шаги. Он сдался.

Когда я вошла в спальню, Дитер лежал в постели и притворялся спящим. Я повернулась к нему спиной, задышала медленно и глубоко. Над кроватью незримыми клинками скрещивались наши полные мстительной злости мысли. Среди ночи он неслышно встал и проскользнул в комнату. Я видела сквозь щелку, как он укладывал в чемодан свои вещи: Дитер не переносил беспорядка. Успокоившись, я устроилась поудобнее и тотчас заснула.

Утром затрещал будильник — видимо, он завел его ночью. Мы молча позавтракали сухим хлебом. Пока Дитер относил чемодан к машине, я налила кофе в термос. Мы выехали ровно в восемь. При въезде на автобан, на заправке, он подчеркнуто вежливо поговорил с заправщиком о давлении в шинах, о прогнозе погоды на сегодня. Это были его первые слова за все утро.

Но между нами царило молчание. Дитер ожесточенно сжимал баранку. Я не собиралась уступать ему ни на йоту. Лишь в обед, на стоянке, когда мы ожидали свободных мест в переполненном ресторане, плотина отчуждения прорвалась. Дитер пожалел, что забыл прихватить с собой специально приготовленный оттиск какой-то научной статьи, которую хотел передать Герду. В своем монологе, предназначавшемся для меня, он рассуждал, не стоит ли вернуться за ней обратно.

И хотя Дитер не смотрел на меня, было ясно, что он уже сдается.

— Ты можешь послать статью по почте, — сказала я и положила ладонь ему на руку.

В ответ он благодарно улыбнулся.

Когда мы уже были в усадьбе Герда, я почувствовала приближение приступа мигрени. Но трогательное участие гостей помогло мне быстро освоиться в новом окружении.

В первый вечер мы собрались вокруг костра, который разложил во дворе Герд. Всеми владело какое-то необычное нервное возбуждение. Причина была одна: мы ждали приезда Карины. Стоило затарахтеть на улице какой-нибудь машине — и все головы разом поворачивались к воротам.

Карина, естественно, не явилась. Жаль, что уже стемнело и нельзя было запечатлеть всю эту романтическую картину на пленку. Угощение оказалось просто потрясающим, но, по-моему, никто, кроме меня, этого не заметил. Настроение у собравшихся было как на свадьбе, на которую не пришла невеста. Первой сорвалась Анна.

— Да черт с ней! — закричала она. — Пусть пропадает пропадом в своей берлоге, если мы ей не по вкусу!

— Не болтай ерунды! — оборвал ее Герд. Но Анна высказала, пожалуй, то, что было у всех на уме. Только до Марги ничего не дошло. Она испуганно спросила, в чем дело. Услышав это, Дитер рассвирепел настолько, что прямо-таки застонал от злости. Я расхохоталась во все горло, и все сразу уставились на меня с осуждением — как же, ведь я нарушала всю многозначительность происходящего. Но культ Карины стал мне уже поперек горла.

Потом, когда гости подвыпили, всеобщее напряжение немного спало. Но теперь я уже не могла избавиться от мысли о Карине. Неподвижно уставясь на огонь, я пыталась представить себе, какой же должна быть женщина, имеющая такую власть над окружающими. Мне рисовались разные образы: то это была особа крайне мужского склада, то обладательница сверхъестественной сексуальности. Наверное, к тому времени в голове у меня тоже изрядно шумело. Чтобы скрыть свои фантазии, я несла всякий вздор.