Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Потом родители стали целоваться не так часто. Наверное, это надоедает, как надоедает свинина в кисло-сладком соусе или шпинат.

Однажды вечером отец сказал:

— Не хорошо, что ребенок так долго сидит перед телевизором.

— Если не хочешь, чтобы он смотрел «Последние новости», почитай ему газету, — ответила мать.

— «Последние новости» давно кончились, а в фильме уже третий труп. Мальчику пора спать.

Я умоляюще прижался к матери:

— Еще десять минут, ну пожалуйста!

— Пусть посмотрит, — сказала мать.

— Пусть идет спать, — сказал отец.

Так это и началось в среду, когда по телевизору показывали кино, кстати, очень захватывающий фильм о маньяке — убийце детей.

В воскресенье состоялось продолжение, но не на экране, а за столом.

Мать сказала:

— Я целых полчаса простояла в магазине за мясом и неизвестно сколько — у плиты, а этот паршивец воротит нос.

— Могла бы хоть раз приготовить что-нибудь другое, а не свинину в кисло-сладком соусе, — заметил отец.

— Это азиатская кухня, — возразила мать.

— Не люблю эту азиатскую кухню, — вставил я.

— Ты будешь есть, — сказала мать.

— Не принуждай его, — сказал отец.

Мать шлепнула мне на тарелку еще один кисло-сладкий кусок.

Отец взял тарелку и выбросил содержимое обратно в кастрюлю. Они посмотрели друг на друга, как два человека, которые готовы скорее подраться, чем поцеловаться.

— С меня довольно, — сказала мать.

— Только не устраивай сцен при ребенке, — сказал отец. Он дал мне три марки на кино и мороженое, так как им не терпелось поругаться.

Мне кажется, брак связан с такими вещами, которые держатся от других в тайне.

У моей матери были шансы стать со временем директором торгового кооператива или кем-то вроде этого: она называла себя коммерческим работником с перспективой. Из-за этого ей часто приходилось ездить за границу нашего округа, в Карл-Маркс-Штадт на учебу, на, так сказать, заграничное обучение. А одна из ее подруг ездила на закупки постельного пера в Китай, то есть занималась весьма заграничной торговлей. Мать говорила, что об этом она просто мечтает, но сама пока что раз в месяц ради руководящей должности отправлялась в Саксонию.

Мы с отцом предпочитали оставаться дома, за что мать называла нас домоседами.

Без отца, кстати, местная торговля пришла бы в упадок. В этом можно было убедиться в универсаме в Гинстерхайде ежедневно, а лучше всего по понедельникам, когда, согнувшись под тяжестью сумок, рюкзаков и авосек, набитых опустошенными за субботу и воскресенье бутылками, туда направлялись орды покупателей. Среди них были даже целые группы по десять-двадцать человек, где у каждого набиралось от десяти до двадцати бутылок. Люди расхватывали тележки, толкали, теснили и обгоняли друг друга, потому что никому не хотелось оказаться в хвосте очереди.

Кроме змей, которые извиваются, мой отец терпеть не мог извивающуюся очередь. Поэтому он молниеносно собирал и разбирал штабеля ящиков для пустой посуды При этом он сортировал бутылки из-под пива, лимонада, минералки, сока, молока, сливок и кефира, отделяя большие от маленьких. Он помогал покупателям, особенно женщинам, выставлять бутылки на прилавок. Одновременно он мог держать в двух руках восемь бутылок и тут же сортировать их. А еще он умел составлять из пластмассовых ящиков метровые колонны, наклоняя их ровно на столько, чтобы они не упали, как та кривая Пизанская башня, которая тоже никак не упадет. Он тащил за собой на крюке колонну из ящиков через снующую толпу покупателей, словно эквилибрист. Наблюдать за его работой было одно удовольствие. Пожалуй, он мог бы выступать в телепередаче «Очевидное — невероятное».

Отца в Гинстерхайде любили все, кроме матери, что было как-то связано с перспективой, хотя я не понимаю как. Ведь если бы мы работали с перевыполнением, потребление пива возросло бы и, стало быть, перед моим отцом, грузчиком, тоже открылась бы перспектива. Несмотря на это, моя мать была недовольна.

Отец, однако, утверждал, что его будущее — в деревне. Он ведь раньше учился на тракториста и мог бы работать в Безенберге механизатором. Механизатор звучит почти так же красиво, как инженер. На это мать заявляла, что в такую дыру ее даже десять лошадей не затащат.

Когда одному хочется одного, а другому — совсем другого, это, по-моему, называется конфликтом. Для таких ситуаций имеется немало изречений. Например: двое ссорятся, третий радуется. А я вот не радовался, когда родители, вместо того чтобы целоваться, начинали ссориться.

Какое-то время, правда, казалось, что мне это на руку. Сначала мать стала чаще ездить на свою учебу в Карл-Маркс-Штадт и иногда училась даже в субботу и воскресенье. Тогда отец уделял больше времени мне, а я — ему. По пятницам в шесть вечера я ехал на автобусе в Гинстерхайде. Заходил в универсам и наблюдал отца за работой. Поскольку до закрытия оставалось совсем мало времени, я кое в чем ему помогал. Собирал целлофановые мешки, пластмассовые бутылки, орошенные спешащими покупателями, складывал в одну кучку валявшиеся чеки: как-никак это тоже макулатура. Иногда я решал в голове арифметические задачки. Сколько бутылок может перевезти отец на мини-тачке, которая была бы не больше роликового конька? Десять ящиков в высоту, два — в ширину составляют двадцать, умноженные на двадцать пять бутылок, итого — пятьсот бутылок за раз. Отец радовался моему приходу, и кассирши, если у них выдавалось свободное время, улыбались мне. Некоторые из них говорили, что я симпатичный паренек. Это было глупо. Кое-кто угощал жвачкой. Это было здорово.

Домой я ехал с отцом на мотоцикле, на заднем сиденье. Ну и мощная была у него машина! Мы круто сворачивали в лес, песок летел во все стороны, и мотоцикл подпрыгивал на корнях деревьев. Я орал от восторга, и мы вылетали к самому озеру. Раздевшись догола, мы бросались с отцом в воду и начинали беситься. Дома я готовил ему что-нибудь вкусное, только не свинину в кисло-сладком соусе. Чаще всего это были макароны с кетчупом или сардельки с мороженым. Затем мы в темпе ополаскивали под краном свои тарелки и проверяли домашние задания: ни одной кляксы. Я очень старался, чтобы отец был мной доволен. Если по телевизору показывали интересный фильм, отец разрешал мне смотреть до девяти часов. Можно сказать, что для меня это было второе самое хорошее время в жизни.

Иногда по субботам отец заезжал за мной в школу, и мы гнали на его мотоцикле в Пелицхоф. Пелицхоф — маленькая деревушка, расположенная в нескольких минутах на мотоцикле от Хоэнцедлица, примерно километрах в тридцати. Отцовский мотоцикл покрывал их одним махом. В Пелицхофе в большой тесноте живут мои дедушка и бабушка Хабенихт. Домик у них всего метра три в ширину и такой низенький, что отец может достать рукой до водосточного желоба на крыше. По этой причине туалет находится не в доме, а во дворе рядом с конюшней. Зато конюшня там очень просторная, ведь лошадям требуется больше места, чем людям. В спаленках наверху под крышей потолок до того низок, что нельзя даже выпрямиться. Но это и не нужно, потому что человек спит лежа. Родители дедушки с бабушкой считались бедняками, поскольку вместо дома у них была почти что будка. Сейчас большинство людей живет в новостройках, а еще у них есть за городом будки для отдыха.