Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

У старого толстого кота Мунцо львиная голова без гривы и маленькие рваные ушки. Ему разорвали их в многочисленных кошачьих боях. Как и все самцы, например петухи, коты дерутся из-за самок, из-за еды или из-за хвастовства. Дедушка говорит, что кошачьи бои — это бои за власть. Только у мужской половины людей бои доходят до поножовщины и кончаются смертью, как на войне. По Мунцо же можно было судить, что природа в таких крайних случаях предусматривает всего лишь укусы или разодранные уши. Я согласен с природой. Тогда в Пелицхофе я подумал, что было бы лучше, если бы мой отец и господин Ленгефельд вступили в бой друг с другом. Отец наверняка бы победил тщедушного Вольдемара, и мне не нужно было бы беспокоиться за свое будущее.

Мунцо, Рваное ухо, одним прыжком вскочил на скамейку рядом со мной. «Брысь!» — властно крикнула бабушка. Кот медленно повернул голову и уставился на нее с прищуром. Его глаза, по-видимому, излучали какую-то силу. Во всяком случае, бабушка тут же умолкла. Отец улыбнулся. Мунцо попробовал вытянуть шею по направлению к сковородке, что было совсем не просто, поскольку его огромная голова не оставляла для шеи никакого места. Я сразу сообразил, что кот нацелился на шкварки, и, протянув руку, выбрал самый аппетитный кусочек и поднес его к кошачьей морде. Он со скучающей миной принял подарок и с удовольствием слопал его.

— Если бы твоя мать увидела, что ты ешь с кошкой из одной сковородки, — воскликнула бабушка, — она тут же забрала бы тебя от нас.

Отец улыбнулся.

— Карола действительно немного привередлива, — сказал дедушка.

Мне не понравилось, что они плохо отзываются о моей матери, и я хотел было запротестовать, как вдруг почувствовал на своей руке кошачий мех. Мунцо смотрел на меня, желая меня утешить. Я очень медленно поднес свою засаленную руку к его огромной голове, и Рваное ухо разрешил себя погладить. Он прикрыл глаза, словно ему захотелось спать, прижался ко мне и замурлыкал так громко, будто с километрового расстояния послышался шум отцовского мотоцикла. Так, благодаря поглаживанию, мне удалось превратить верховного кота Мунцо, грозу остальных кошек и даже кур, в ласковое животное.

Отец давно уже не ведет себя как Рваное ухо. Он тоже выглядит уставшим, когда возвращается с работы, но никогда не вышагивает, как лев. У него нет и брюшка, которое при ходьбе раскачивалось бы из стороны в сторону, хотя мать утверждает, что, если он будет пить так много пива, оно у него вырастет. Иногда, правда, у отца бывает плохое настроение, тогда матери следовало бы его чуть-чуть погладить.

Я поговорил с бабушкой о поглаживании. Она вздохнула и сказала:

— Каждому человеку нужна ласка, молодому и старому.

В доказательство она пощекотала меня за ухом, и я прижался к ней, хотя от ее фартука пахло чем-то кислым. Ласка, стало быть, может побеждать даже дурной запах, как побеждает аромат цветущей липы навозную вонь.

— Если твои родители не могут или не хотят быть ласковыми друг с другом, — сказала бабушка, — тогда пускай разводятся.

— А что будет со мной? — спросил я.

— Останешься у нас, пока все не утрясется, — ответила бабушка. — Пойдешь здесь в школу и будешь спать в комнате, где спал твой отец, когда был маленьким.

Она преувеличивала, когда говорила о комнате. Дома у меня была стенка, которая вряд ли поместилась бы в каморке под крышей. В ней так тесно, что даже окно скорее напоминало иллюминатор. Когда я открывал его, то мне удавалось просунуть голову и плечи до самой кромки кровли. Отсюда открывался чудесный вид на поле и на окаймлявший его лес.

Когда на следующее утро я пробудился и хотел спрыгнуть с кровати, я страшно испугался: на полу лежали пять мертвых мышей, целый мышиный коврик. Я почувствовал тошноту, и тут что-то застучало на черепичной крыше. Посмотрев наверх, я увидел Мунцо, Рваное ухо, который просовывал в оконце свою толстую голову. В зубах он держал мышь, которая еще подергивалась. Одним махом Мунцо прыгнул сначала на мою кровать, а затем на пол. Тут он сдавил мышь, пока она не испустила дух, и аккуратно положил ее на пол к остальным пяти. Сначала меня это просто удивило, но через некоторое время я сообразил, что дохлые мыши являлись утренним даром, свидетельствующим о сильных дружеских чувствах Мунцо по отношению ко мне: ему хотелось меня накормить, он же не знал, что я не ем грызунов, даже кроликов. Я погладил Мунцо и сказал:

— Спасибо, Мунцо.

Если мои родители действительно разведутся, подумал я, перееду в Пелицхоф к Мунцо.

День прошел отлично, но на следующую ночь я проснулся от странного ощущения. Было очень темно, и я сначала не сообразил, где нахожусь. Наконец я нашарил выключатель ночника и осветил свою каморку. Приподнявшись на локтях, я не обнаружил ничего особенного. И вдруг заметил таинственные световые сигналы. Они шли из темноты ночи. Зеленые знаки то вспыхивали, то гасли. Примерно так я себе представлял лазерные лучи. А что, если это сигналы из космоса? Очень даже возможно. В Пелицхофе, все хотя и не стерильно из-за мух, на которых злилась моя мать, зато пыли меньше, чем в городе, и поэтому здесь можно увидеть больше звезд.

Я открыл оконный люк и не мог удержаться от смеха. Сигналы действительно предназначались мне, но посылал их не Млечный Путь, а кот Мунцо. Он разбудил меня, желая сообщить, что хотел бы спать у меня в ногах, как это делали в средневековье оруженосцы, охраняя сон своего рыцаря. Я как-то видел это в одном классном фильме.

В доме вдруг что-то задвигалось. Наверное, я разбудил своим смехом бабушку. Она вошла в каморку с фонариком в руке, и я снова расхохотался. Бабушка и без того толстая, а тут на ней была еще широченная ночная рубашка — видно, из прошлого столетия, когда ткань еще не экономили. Все в бабушке показалось мне очень уютным: и мягкий живот под рубашкой, и свернувшаяся калачиком седоватая коса.

— Тебе нехорошо? — спросила бабушка.

Я рассказал ей о лазерных лучах, которыми разбудил меня кот Мунцо. Бабушка назвала меня фантазером, подтолкнула к кровати и хотела сбросить оттуда кота (в столь неурочный час она не решалась воспользоваться своим зычным голосом). Мунцо с достоинством поднял голову и уставился на бабушку. Мне показалось, что я отчетливо видел зеленые лучи, исходящие из его глаз. Эти глаза действительно обладали какой-то таинственной силой. Во всяком случае, бабушкина рука бессильно опустилась, и, пожав плечами, она, прежде чем уйти, еще раз прошептала, что я фантазер. Отец, однако, считает, что я ничего не выдумывал: кошачьи глаза действительно могут вбирать в себя свет, а затем излучать его.

Через несколько дней после того, как я подружился с Мунцо, Рваное ухо, перед нашим домиком остановилась шикарная машина родителей моей матери — Паризиусов. Они хотели, чтобы я тут же поехал с ними ненадолго в Нигенбург, решив, что в деревне мне будет скучно. По-видимому, эту мысль им внушила мать, которая всегда говорила, что в этой дыре нет ничего интересного. Мне не хотелось, чтобы меня увозили, но и спорить со старыми людьми я не решался. Поэтому я лишь глупо улыбался.