Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

— Нет, спасибо.

Люди принялись за еду. Они явно наслаждались минутами отдыха. Через некоторое время отец сказал:

— Тут надо устранить одно маленькое недоразумение. Кто-то из возивших навоз закатил в лес автопокрышку и обозвал моего отца старпером.

Раздался дружный смех. Это не по их части, они с навозом и, слава богу, с дерьмом дел не имеют. Отец не по адресу обратился.

— Нас вообще это не колышет, — заявили они.

— Но ведь это и ваш лес!

— За него отвечает лесничество, — последовал ответ.

Люди поплевали себе на ладони, давая понять, что им пора приниматься за работу.

— Надевай шлем, Гиббон, — сказал отец. — Мы едем дальше.

Между Пелицхофом и Безенбергом стоит большой телятник, в нем откармливают несколько тысяч телят, пока те не станут ростом с корову. Телятник напоминает фабрику, он так и называется: Безенбергское народное предприятие по откорму скота. Найти его не представляет труда: сразу же за забором высятся двенадцать силосных башен, выстроившихся в ряд, словно гигантские консервные банки. Они видны с большого расстояния.

Мы с отцом доехали до стоянки перед телятником, притормозили и сняли шлемы. Отсюда мы направились к зданию дирекции. Найдя директорскую приемную, мы постучали и вошли.

Секретарша стояла у окна и поливала из молочной бутылки кактусы. Нам пришлось подождать, пока она не закончила этим заниматься. Затем она повернулась к нам, взмахнула ресницами и спросила:

— Что вы хотите?

Позднее мы узнали, что ее звали Рози. Она была одного возраста с моей матерью, и от нее ужасно хорошо пахло. Наверное, она стремилась перебить своими духами вонь от телятников. Юбка на ней сидела в обтяжку, а блузка была настолько узкая, что некоторые части ее тела буквально рвались наружу.

Отец уставился на секретаршу. Она сильно задышала и тоже уставилась на него. Я уже говорил, что отец красивый мужчина. Секретарша, по-видимому, неправильно оценила отцовский взгляд. Она провела руками сверху вниз по бедрам, словно у нее на юбке появились складки. Так низко отец явно не заглядывал, и я уже подумал: ах, если бы все это видела мать. И тут они оба заспорили. И, кажется, виноват в этом был отец. Мы помешали секретарше поливать ее кактусы, но она, несмотря на это, повернулась к нам и любезно спросила: «Что вы хотите?»

Отцу следовало бы на это тоже сказать какую-нибудь любезность, например: «Ах, как вы прекрасно пахнете» — или: «Ну и здорово же вы дышите». Вместо этого он уставился на ее блузку и начал говорить о какой-то автопокрышке, которую закатили в лес.

Я вполне разделяю возмущение секретарши. Она застегнула наглухо блузку и холодно произнесла, что это ее не касается и что отец обратился не по адресу.

— Нет, по адресу, — заявил отец. Он это чувствует собственным носом. Нам нужно устранить безобразие, и мы пройдем к директору, на худой конец — и без ее разрешения.

— Нет! — вскричала секретарша. Она встала перед дверью, и ее грудь стала вздыматься и опускаться так бурно, что пройти мимо действительно не было никакой возможности.

К счастью, дверь изнутри распахнулась, и на пороге появился директор. Он был маленького роста, но коренастый, с коротко постриженными волосами и с редкими усиками над верхней губой. Меня эти усики не ввели в заблуждение, я сразу заметил, что директор — женщина.

— Что здесь, черт побери, происходит?

Отец снова заговорил о покрышке, которую закатили в лес.

— Ах, вот оно что! — воскликнула фрау директор. Она сняла очки, чтобы лучше видеть, и, подойдя к моему отцу, спросила: — Хайнер Хабенихт, что ли?

Выяснилось, что когда-то фрау директор жила в Пелицхофе, имея всего лишь двух жалких коров, теперь в ее ведении находилось две тысячи голов. Ее звали Фрида Штайнфельд.

— Я ведь прекрасно помню его, — обратилась она к секретарше. — Он тогда был вот таким, — и она указала на мусорную корзину, судя по которой отец в то время был ростом всего сантиметров в тридцать.

Все от души рассмеялись. Секретарша сварила всем кофе, а мне принесла газировки.

Мы сидели в кабинете директора. Из окна был прекрасный вид на двенадцать гигантских консервных банок, и, когда отец принялся в четвертый раз за день рассказывать о покрышке и о водителе, оскорбившем дедушку, Фрида Штайнфельд с серьезным лицом заметила, что Рози, ее секретарша, хотя и была не права, устроив шум, но что касается покрышки, ответ ее был правильным. Навозная жижа действительно вывозится с предприятия по откорму скота, однако, в связи с существующим разделением рабочего процесса или с чем то в этом роде, вывозом заведует агрохимический центр. Его контора находится всего в пятнадцати километрах отсюда, в городе Нирове, туда-то отец и должен обратиться на предмет брошенной в лесу покрышки.

— Мы с Раулем — как тот дурак из сказки, которому пришлось выдержать немало испытаний, прежде чем достичь цели, — со вздохом сказал отец. — Но ведь мы не собираемся увозить домой принцессу или еще кого-нибудь, мы хотим только, чтоб был наведен порядок.

Тут фрау директор хитро улыбнулась.

Газировка была холодная, зато кофе очень горячий. Отцу и фрау Штайнфельд пришлось потрудиться, чтобы выпить его. Они подолгу дули на чашки, а в перерывах болтали о разных вещах.

Фрау Штайнфельд рассказала, что она собирается перестраивать телятник на две тысячи голов, телятам постелет солому. Это даст массу навоза, который ценится на вес золота.

Такое сравнение показалось мне преувеличенным.

Вместе с навозной жижей исчезнет вонь, чему будут рады не только люди, но и грунтовые воды и все прочее. Но для очистки телятников от навоза ей потребуется умелый тракторист. На будущий год.

— Я бы согласился, — сказал отец. — Мне и так хочется вернуться в деревню.

Они подали друг другу руку, что, по-моему, было равносильно заключению договора. Я проникся симпатией к этой женщине, но тут она вдруг, расставив руки, направилась ко мне, намереваясь, по-видимому, обнять и расцеловать меня на прощание. Поэтому я сразу же сказал «пока» и в темпе отвесил ей поклон.

Когда отец прощался с секретаршей Рози, та уже не была наглухо застегнута и снова дышала довольно ритмично.

— Надевай шлем, Гиббон, — сказал отец. — Поскакали дальше.

Мы ехали по прямому, как стрела, шоссе, и какое-то время нас окружали одни только деревья. Справа и слева тянулись сосны, иногда попадалось несколько берез с раскачивающимися тонкими ветвями, как бы приветствовавшими нас. Отец ехал спокойно, мне стало скучно, и я начал толкать его в спину, пока он не вызвал на дуэль шедшую впереди нас «мазду». «Мазда» безнадежно отстала: ей трудно было тягаться с мотоциклом отца. Потом мы проделали то же самое с голубой «ладой», которая почтительно уступила нам дорогу. Два «трабанта» так просто не сдались. Один из них бешено мигал позади нас дальним светом, другой подавал звуковые сигналы. Когда мы проносились мимо, я заметил, как водитель постучал пальцем по лбу.