Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

— Ну-с, молодой человек! — и небрежно протянул мальчику руку, не вставая с кровати.

Мальчик, застеснявшись, пожал ее.

Нечасек, по профессии брадобрей, был не намного старше Хильды. Он обращался к мальчику не иначе как «молодой человек», а тот должен был называть его «господин Нечасек».

Бритье не могло прокормить Нечасека, он брался за любую поденную работу, носил тяжести на верхние этажи, перекапывал землю на садовых участках, а три-четыре раза в год получал из каких-то неведомых источников, которые он окружал таинственным молчанием, некоторые суммы денег, их хватало на то, чтобы иной раз позволить себе маленькие радости: пиво, танцы в стрелковом ферейне, бутылочку ликера для Хильды и время от времени поход в сомнительные заведения. Он утверждал, что является сыном гладильщицы сорочек и фенриха из гонведов [10] Прапорщик венгерской армии конца XIX — начала XX века. , который за это время успел стать полковником, но перед всем светом отрицает существование сына по фамилии Нечасек. Воскресным утром брадобрей предпринимал небольшие вылазки: он стучал в три-четыре двери, которые быстро открывались (как правило, женщинами), быстро запирались, а через полчаса вновь отпирались и захлопывались за ним. Он был среднего роста, поджарый, без лишнего мяса на крепких костях, с наглым и цепким взглядом. Брился он, как и все мужчины в округе, два раза в неделю.

— Молодой человек, вот я смотрю на вас, — сказал он мальчику при второй встрече, — и знаю, что с вами происходит.

Мальчик покраснел.

— Вам приспело время побриться, — продолжал Нечасек. — У вас не пушок и не борода, ни пух, ни щетина — это нехорошо, вам нужно, наконец, решиться. Присядьте, пожалуйста.

Мальчик в некоторой растерянности сел на единственный табурет в комнате.

Он надеялся встретить Хильду, а теперь вот сидел один на один с этим мужчиной и чувствовал, как ни странно, любопытство. Ему и льстило отношение к себе как к равному, и в то же время он ощущал какую-то внутреннюю потребность подчиниться этому человеку. Господин Нечасек обвязал ему вокруг шеи полотенце, наточил бритву о ремень, и прежде чем мальчик понял, что происходит, господин Нечасек провел сухой бритвой от левого виска до середины подбородка, повернул его голову налево и проехал бритвой по правой половине, потом снизу под подбородком, по шее. Кожа горела. И вот господин Нечасек, брадобрей, уже стряхнул пух на пол Хильдиной комнаты и вновь прижал мальчика к табурету, когда тот привстал от испуга и боли. Потом налил две рюмки коньяка.

— Опрокинем, и р-раз! — вскричал он. — За успешное бритье!

Опрокинули и еще раз, и мальчик уже не знал теперь, где горит больше, внизу подбородка или в горле.

Этот человек и его обхождение не особенно нравились мальчику, но он покорился. Кого-то этот мужчина напоминал ему, только он не мог вспомнить кого.

— Молодой человек, я покажу вам жизнь, как она есть. Когда смотришь на вас и видишь, как вы разглядываете женщин, например Хильду, то сразу понимаешь, что с вами происходит. Я предлагаю вам посетить клуб стрелкового ферейна. Там пускают с шестнадцати лет, а если вы возьмете привычку с сегодняшнего дня регулярно бриться, вы в свои четырнадцать будете выглядеть на все шестнадцать. Я заговариваю с женщинами, вы ждете в кустах, а я стою на страже, потому что там много гостей, но очень мало кустов, в саду стрелкового ферейна. Вы замечаете, у меня насчет вас готов план. Если же в стрелковом саду ничего не получится — а бывают дни, когда не везет, хоть тресни, — тогда мы пойдем в «Скальный грот». Там выпьем всего лишь чашку черного кофе или мокко, если хватит денег. Ваша уважаемая матушка наверняка говорит: курильщики и мужчины, пьющие черный кофе, суть прожигатели жизни. Это правильно. Но лишь отчасти. Она не знает всех взаимосвязей. Ведь речь идет об освежающих, бодрящих напитках, и ни о чем другом. И не верьте, молодой человек, не слушайте, когда вам говорят обратное. В «Грот» приходят женщины, вы понимаете, о каких я говорю, и пьют там чашечку кофе, чтобы поддержать кровообращение, а чтобы иметь приятный вкус во рту, выпивают рюмочку тминной перед сном. Они благодарят бога, что еще одна ночь позади. Но когда они увидят изящного молодого господина, сон у них как рукой снимет. Такую невинность каждая с радостью возьмет с собой. Вы ведь невинны, если позволите задать такой вопрос?

Мальчик, снова покраснев, подумал: до чего еще он договорится? Но тут же все вопросы были сняты рукой мастера.

— Все эти разговоры о невинности — ерунда. Разве можно решить, кто невинен, а кто нет? — продолжал господин Нечасек. — Это все равно что отгадать загадку: сколько яиц может съесть великан натощак? Если вы невнимательны, вы скажете: что ж, двадцать-то он наверняка съест. И вот вы уже попались. Потому что натощак он может съесть одно-единственное яйцо, второе будет уже не натощак. Теоретически это правильно, но вообще-то совершенно неверно, если подходить к этому с практической точки зрения, потому что одно-единственное яйцо, такую малость, настоящий великан и не заметит. Это яйцо ему на один зубок, оно проскочит в глотку, будто его и не было. Значит, лишь после десятого или двенадцатого или после первых полутора дюжин можно сказать, что это уже не натощак. И, обращаясь к вашему случаю: буде какая-то женщина осчастливила вас, если позволите так выразиться, то теоретически вы больше не невинны, но, если вы позже — предположим, через полгода — вспомните об этом, вы поймете, что те первые десять раз были еще чистейшей невинностью. И в этом деле требуется, как у великана, своя дюжина или даже полторы дюжины, пока ваша невинность, я бы сказал, не растворится сама по себе и не исчезнет.

На мальчика произвела впечатление непосредственность, с которой господин Нечасек рассуждал о вещах, о которых никто никогда не упоминал или говорил только вполголоса.

Как охотно желал бы он пойти вместе с этим мужчиной на следующую утреннюю воскресную прогулку, чтобы прослушать дальнейшие лекции, но отец повел его в городской театр, где маленький толстенький человечек, говоривший с венским акцентом, дирижировал хором рабочих. Он отчаянно жестикулировал, много говорил и кричал:

— Пусть не смущают вас громкие имена! Вы можете все то же самое, что и буржуазия. Больше отваги, товарищи!

А потом коротышка снял куртку и повесил ее на стул. И это на сцене театра! Зрители аплодировали, мальчик тоже был захвачен всеобщим порывом. В конце уже пели все вместе, песни подхватывал зал, у певцов выходили самые трудные рулады, и они сами себе аплодировали.

— Не давайте себя одурачить! — вскричал коротышка на прощание. — Шампанское, а не пиво — напиток пролетариата. Всего вам доброго! Вперед, заре навстречу!