Микко Римминен - Роман с пивом

Маршал сел на стул. Жира устроился рядом с Хенниненом и стал чесать давно небритый подбородок, а потом, видимо, вспомнил про то, что у них к Котилайнену было дело, и заговорил:

— В общем, у нас тут к тебе есть одно дело, хм… Как бы так лучше выразиться…

— И сколько? — спросил Котилайнен и приветливо улыбнулся. Его жизненному равновесию в данной ситуации можно было просто позавидовать, на фоне его органического благополучия каждый тут же начинал чувствовать себя доходягой и жалким нытиком.

— Ну, эта, мы еще пока толком не решили.

— Главное, чтобы хватило на поддержание определенного градуса в крови, — сказал Хеннинен.

— Предыдущие градусы как-то не пошли ему сегодня впрок, — пояснил Маршал.

— Угу.

— Ну так вот, — сказал Жира. — Вот. Не знаю, что еще сказать.

— Есть у меня маленько, — произнес Котилайнен и протянул дымящуюся сигарету вначале Маршалу, но тот отказался, покачав головой, а затем Жире, который аккуратно взял ее двумя пальцами, внимательно осмотрел со всех сторон и решил-таки возвратить обратно Котилайнену, но тут в нее вцепился Хеннинен.

— Тебе бы лучше воздержаться, — сказал ему Жира.

— Именно поэтому я и не воздерживаюсь.

Хеннинен стремительно выкурил сигарету до конца и выбросил окурок в стоящую на столе маленькую изящную пепельницу в виде яйца, потом откинулся в угол дивана и замер. Жира разглядывал кошку, которая разлеглась под столом и, похоже, совсем ни о чем не думал. Дождь за окном барабанил по карнизу, а двор с каждой минутой становился все темнее.

— Ну так как? — спросил Котилайнен.

— Да ничего, — ответил Маршал. — Вот пытались сегодня поиграть в кости.

— Пытались?

— Не пришли к согласию.

— Кости — это серьезно, — сказал Котилайнен. Потом немного помолчал, уставившись куда-то в стену, и засмеялся: — Хорошо сидим.

— Точно, — согласился Маршал. — То есть я хотел сказать, что ты прав в обоих случаях. Эй, Хеннинен, давай-ка вылезай на свет!

Хеннинен сидел, забившись в угол дивана и подобрав под себя ноги — похоже, он соорудил там для себя некое транцендентальное пристанище. Маршал позвал его еще раз, на что тот ответил «угу» и закрыл глаза.

— Так что насчет финансов? — спросил Жира.

— Ах да, — вспомнил Котилайнен. — Сейчас посмотрю.

Он встал, вышел в коридор и стал что-то искать в карманах. Кошка, то есть Брюс — было как-то странно называть ее этим именем, — последовала за хозяином, она была истинным Брюсом Котилайнена.

Потом Котилайнен снова вернулся в комнату и сел на стул — зажатые в руке купюры походили на мелких грызунов со свернутыми головами. Он стал по одной вытягивать их из кулака, словно бы играл в лотерею.

— Я могу дать двадцатку, — наконец сказал он.

Хеннинен тут же пришел в сознание:

— Двадцатки ни хрена не хватит.

— Конечно, на том условии, что вы непременно все вернете.

— Какой разговор, — заверил Маршал. — За кого ты нас принимаешь?

— А может, все-таки сорок? — спросил Жира, похоже, его всерьез озаботило их денежное положение.

— Но только сорок, ни цента больше. У меня тоже, знаете ли, расходы. И вернуть обязательно!

— Ну, ты же нас знаешь! — заверил Жира.

— Вот именно, к сожалению, как-то знаю.

Котилайнен еще немного потеребил в руках свой бумажник, потом вытащил оттуда две двадцатки и протянул их Маршалу, который на тот момент стоял к нему ближе всех. Маршал скатал их в тонкие трубочки, засунул в карман брюк, усиленно делая вид, будто так и надо, но тут же внезапно стало как-то стыдно за то, что взял эти деньги, словно они были доказательством того, что это целиком его вина.

Таким образом, снова пришло время присоединиться к кружку любителей самопоедания, но тут ни с того ни с сего вмешался Хеннинен — вмешиваются всегда обычно ни с того ни с сего, прерывая на полуслове, — он неожиданно подал голос из своего гнезда и сказал:

— Ой-ей-ей.

— Что случилось? — спросил Маршал.

— Мне что-то совсем нехорошо. Совсем.

— Нехорошо?

— Хреново мне, братцы. И в физическом, и в моральном, и даже в эстетическом смысле. Полный аут.

— Что нам с ним делать? — испугался Жира, и было непонятно, спрашивает ли он у Хеннинена, что делать с его состоянием, или у других присутствующих, что делать с Хенниненом.

— Мне бы на воздух, — простонал Хеннинен и согнулся в три погибели.

— Полагаю, визит вежливости на этом окончен, — сказал Котилайнен. — Деньги получены — и поминай как звали.

— Ну почему, мы еще о погоде поговорили, — улыбнулся Жира.

— Я не к тому, чтобы вы тут насовсем оставались, — уточнил Котилайнен и посмотрел на скрючившегося на диване Хеннинена. — Хотя, конечно, уже поздно и вам пора.

Жира кое-как соскреб себя с дивана и положил руку на плечо Хеннинену, словно собирался благословить его или поговорить по душам, как мужчина с мужчиной, или еще чего-то.

— Ну что, дружище, поднимаемся и идем, — сказал он.

Хеннинен попробовал встать, но тут же ухватился за край дивана, Жира подставил плечо и поддержал его. Так вместе они по дуге обошли диванный столик, Хеннинен как-то совсем размяк от той пары травяных затяжек, которые он сделал, и двигался теперь очень медленно.

— Блевать хочется, — промычал Хеннинен.

— Насрать хочется, — ответил ему Жира.

— Сами-то справитесь? — спросил Котилайнен и уже было протянул руку, чтобы снять свой колпак, но, видно, на ходу передумал, а рука так и осталась висеть в воздухе.

— Ну, нам не впервой таскать Хеннинена, — сказал Жира.

— Ща блевану, — буркнул Хеннинен, оторвался от Жиры и, раскачиваясь из стороны в сторону, ринулся в коридор, на ходу врезался в комод и уронил стеклянный графин со стоящим в ним напрочь высохшим сухоцветом.

— Ёшкин кот! — охнул Котилайнен. Он, очевидно, расстроился так сильно, что даже не мог толком выругаться, уж что там было ценного, какой-то задрипанный цветочек, но, может, ему была как-то особенно дорога эта ваза, а она разлетелась на кусочки.

— Простите, — сказал Хеннинен.

— Простите, — сказал Маршал.

— Простите, — сказал Жира, открыл дверь, вытолкал Хеннинена на лестничную площадку и вышел сам. Маршал вышел вслед за Жирой. Последним вышел Котилайнен, он кричал, обращаясь ко всем впереди идущим, что все надо вернуть на этой неделе, потом сам вернулся домой и закрыл за собой дверь. Как только более-менее отошли от всех этих входов и выходов, оказалось, что Хеннинен уже спускается вниз по лестнице, опасно наклонившись вперед и направляясь прямо к стеклянной двери балкона.

Жира бросился за ним и успел схватить за плечо — что-то в нем, наверное, есть, в плече, раз так часто приходится за него хвататься по поводу и без, хотя ведь, ищи не ищи, никакой ручки там нет. Маршал несколько театрально спустился следом, это, кстати, сегодня уже было подмечено, про лестницу, что трудно спускаться по ней, делая вид, будто я — не я, и лошадь не моя, такое поведение всегда рождает где-то глубоко в душе острую потребность некого постановочного минимума, хотя если вдуматься, то сама постановка вопроса «я — не я» уже содержит в себе элемент игры воображения. Как бы там ни было, но сейчас ситуация складывалась более чем реальная и даже в некотором роде очень серьезная — Хеннинен, широко расставив ноги, стоял перед стеклянной дверью балкона и повторял, мол, это моя жизнь, как хочу, так и живу, потом он вдруг вырвался из цепких рук Жиры и, повернув к ступенькам, стал медленно сползать по ним вниз, правда, на этот раз, он спускался гораздо аккуратнее, за что, конечно, следует отдать ему должное. На улице уже совсем стемнело, что произошло гораздо быстрее обычного из-за нависшего над городом необъятного темного облака, бесконечно источающего воду; вероятно, именно заоконная неотвратимость бытия отразилась на общем состоянии всего подъезда, и теперь здесь было не только темно, но еще и очень тихо. В свою очередь, темнота и тишина повлияли на то, что спуск по ступенькам получился исключительно медленным и осторожным, и можно было подумать, что это крадутся три известных вора-весельчака, с одной, правда, поправкой, что в тот самый миг никто из них не выказывал особой радости, да и было уже замечено в течение дня, что преступные вылазки ни к чему хорошему не приводят.