Рита Мэй Браун - Гранатовые джунгли

- Ну-ка, ну-ка, что у нас в этом углу? Красавица и чудовище. Ага! - Крисса высунула голову из-за чахлой пальмы. - В самом деле, Ким, ты всех молоденьких приберегаешь для себя. Если бы ты была мужчиной, тебя звали бы цыплячьим заводчиком.

Из увеличившейся толпы раздался голос:

- Крисса!

- Просто невозможно ни с кем поговорить на своей собственной вечеринке. Молли, давай пообедаем в следующий четверг, в час, в «Четырех сезонах».

- В час, в следующий четверг, - ответила я. Она сжала мне руку и растворилась в толпе.

- Лучше надень пояс верности.

- У меня нет. Как ты думаешь, если не помыться, то этого хватит?

Обед с Криссой был упражнением на умение уклоняться. Так как я взяла всю одежду напрокат, то боялась даже вилку поднести ко рту. А вдруг что-нибудь упадет прямо мне на правую сиську, и я запачкаю эту чертову блузку? Вопросы Криссы были хитрыми и милыми, но все вели к одному завершению. Я пыталась быть милой и истребить в себе последние следы южного акцента. Но я чуть не потеряла свою сдержанность, когда она намекнула, что может оплатить мне занятия в институте, если только... Каким-то образом я не опрокинула на себя взбитые сливки и не покончила с жизнью.

Возвращаясь домой на метро, я глядела, как люди глядели на меня. На мне была красивая одежда, так что это были взгляды праздно-любопытные, даже одобрительные, а не ожесточенные и обыскивающие, как бывало всегда. Разве не говорила Флоренс, что одежда делает человека? Ну конечно, Флоренс. Что они там сейчас поделывают, когда я еду по ветке «Бруклин-Манхэттен»? Вот в эту минуту. Если бы они меня видели, подумали бы, что я богатая. И черт с ними. Почему это я о них думаю? Почему эта женщина со своим хорошо поставленным голосом пытается купить меня? Я знаю, почему, это-то я знаю. Черт, а мне-то что делать? Я не могу быть содержанкой, этот номер не пройдет. Знаю, что это дурость, но не смогу. Черт, мне надо бы взять ее деньги и идти в институт. Все равно ее папаша разбогател на бедняцком горбу. Часть этих денег - мое наследие. Ретрибуция. Я должна взять эти распроклятые деньги. Как мне самой платить за институт? Тысяча долларов в семестр. Черт подери эту бедность. Надо торговать задницей, чтобы спасти голову. Но пошла ты к черту, Крисса Харт, я не возьму твои заманчивые денежки, и я тоже отправлюсь к черту, потому что останусь сидеть в этой крысьей норе, гордая, но бедная. Непорочная. Какой-то из этого должен быть выход. Может, это моя ложная гордость. У Кэрри нет и полутора тысяч в год, но она не возьмет подаяния ни от кого, даже из церкви. Может, это семейное. Вот смех-то, семейное! Какая еще семья? Все, что у меня было - это кров и стол. Видно, что-то все равно впиталось. Но это не только бедняцкая гордость. Если бы эта женщина любила меня, все было бы иначе, или если бы я любила ее. Я взяла бы от нее что угодно, но ей на меня с крыши плевать. Она покупает меня так, как покупает зимнее пальто или сумочку от Гуччи. Я - кусок мяса. Черт, я иду по улице, и мужчины глазеют на меня, как на ходячий спермоприемник. Я иду на вечеринку, и эта стервятница накидывается на мою плоть. Не лучше рабочего со стройки, только у нее есть шик и хлеб насущный, вот и все.

Ну так, мать вашу, я не собираюсь сидеть в этом чертовом вагоне и жалеть себя. Ко всем чертям! Значит, старая лесбуха пытается купить мою задницу. Великое дело! Значит, мне надо будет есть обои со стен и подбирать вчерашний хлеб. Сурово! Завтра я заявлюсь в Нью-Йоркский университет и сообщу этим ученым роботам, что они дадут мне стипендию. Я самая горячая штучка со времен Эйзенштейна; им повезло, что они получат шанс помочь мне на начальной стадии. Есть много способов содрать с кошки шкурку. Кэрри все время так говорила. Черт, хотелось бы мне перестать все время думать о Кэрри.

После месяцев волокиты и батареи вступительных экзаменов я получила бесплатное обучение. Днем я занималась, а ночью работала в «Флике». Холли видела меня только по выходным, и ей не нравился мой график, к тому же она не принимала институт кинематографии всерьез.

Однажды ночью в выходные нас призвали на работу. К нам набилось множество белых средних лет, театралов из пригородов и выпускников, которые не могли попасть в клуб «Плейбой», и им пришлось довольствоваться зайками попроще. Мы обслуживали по четыре столика. Наша смена уже почти кончалась, и мы совсем измотались.

Один из столиков Холли освободился, и человек с желтоватым лицом, лет сорока пяти, сел за него вместе с пухлой женой в платье из зеленого шелка, которое так и липло к ее бедрам. Мои столики уже ели и ничего больше не хотели, так что у меня осталось время отдышаться. Холли со свистом пронеслась мимо, с подносом в воздухе, на кухню, чтобы принести заказ для этой пары. Она вернулась с одним апельсиновым фризом и огромным банановым коктейлем - шесть шариков мороженого, горы взбитых сливок, три разных сиропа и увесистая вишня на грани неприличия.

Человечек оглядывал Холли, а точнее, глаз не отрывал от ее идеальной груди. Она первой обслужила жену, и, когда леди, заточенная в зеленый шелк, с волосами цвета металлик, вглядывалась в ее комбинезон соломенного цвета, ее муж потянулся вправо и положил руку на левую грудь Холли. Он нагрузился, подумала я, явно нагрузился. Холли отступила на шаг, чтобы лучше видеть его, потом аккуратно взяла банановый коктейль в правую руку и расплющила об его голову. Весь первый этаж «Флика» разразился смехом и шумом. Этот тип взревел и выскочил из металлического кресла, задел его ногой и шлепнулся прямо на задницу. Его жена, увидев его на полу с огромной вишней, сок которой стекал по его волосатому уху, издала душераздирающий вопль:

- Гарольд, у тебя на ухе вишня!

Гарольд мог бы получить и банан в ухо, если бы Холли взялась за него как следует. Она пнула его по яйцам, схватила за воротник и дотащила до лестницы вниз. Там она крепко поддала ему ногой в тыльную часть и запустила его в полет, даже не сосчитав от десяти до одного. Он врезался в менеджера, который, пыхтя, тащил двести пятьдесят фунтов своего веса вверх по лестнице, на вид - живая реклама фонда борьбы с сердечной недостаточностью.

- Это что еще значит? - завопил Ларри Пиявка, его деланно-мужественный голос изменил ему в этот истерический момент.

- Этот тухлый хрен лапал меня за грудь, вот что это значит.

Теперь люди поднялись с сидений и столпились вокруг лестницы, чтобы получше рассмотреть. Я стояла прямо позади Холли. Лицо Ларри пошло красными пятнами, и он протянул руку, чтобы помочь подняться на ноги любителю распускать руки. Взбитые сливки и остатки банана в сиропе покрывали ковер.

- Ты уволена, убирайся отсюда сейчас же! Прошу прощения, сэр, это такое несчастье... - потом Ларри взглянул на меня, и, вспомнив, что мы с Холли подруги, добавил в качестве постскриптума: - Ты можешь остаться, я на тебя не сержусь.