Рита Мэй Браун - Гранатовые джунгли

- Первым мужем! Я и не знала, что у тебя был муж до Карла.

- Был, я рано вышла замуж, еще до того, как пошла в старшую школу, в восемнадцатом году. Руп его звали, и он меня лупил, как грушу, так что я с ним развелась. И он тоже бегал по женщинам. Вот это был скандал, когда я с ним развелась! Люди думали, мой развод еще хуже, чем его гулянки. В те дни так просто не разводились. Тогда я и курить начала. Раз уж они думают, что я шалава, потому что разведенная, так я стану курить на улице, пусть лучше об этом сплетничают. Я курила здоровенные сигары, так что всем было заметно. - Она помолчала, затем опять собралась с мыслями. - Когда Карл той ночью пришел домой, я поняла, что придется разбираться с ним. Я спросила его, что творится между ним и Глэдис. Он сказал мне правду. Сказал, ходит к ней уже год. Сидел на том старом диване с коричневыми полосками, голову на руки положил и плакал. У него слезы текли по лицу, и он говорил: «Кэт, разве нельзя любить разных людей одновременно? Я люблю вас двоих. Что я могу поделать?» Я тогда чуть с ума не сошла. Как он может любить кого-нибудь, кроме меня? Если я ему не гожусь, так я соберу вещи и уйду. Я любила этого человека. Я его почитала. Он был так добр ко мне, как он мог такое сделать? Я чуть не поселилась в сумасшедшем доме в Гаррисбурге, после того, как кобальтом лечилась {82} 82 Соли кобальта в медицине вводят при дефиците витамина В12, а радиоактивным изотопом кобальта лечат злокачественные опухоли. . С тех пор я ходила немного не в себе. Однажды села в автобус, чтобы поехать в нижний город в Йорке, и вышла в Спринг-Гроув. Запад от востока не отличала. Ну вот, я так изводилась и столько плакала, что меня отвезли к доктору Хармлингу, думали, что я без глаз останусь. Этот доктор пригласил Карла и меня. Док сказал Карлу, что он с ума сошел, что живет с другой женщиной. Сказал, что одной вполне хватает, и если надеть на голову бумажный пакет, то все женщины одинаковые, и почему бы Карлу не быть счастливым с той, что у него уже есть? Я была прямо там, в кабинете, когда доктор это говорил. По крайней мере, док был на моей стороне. Я была хорошей женой. Так что Карл порвал с этой женщиной, и я его простила. Но он разбил мне сердце. Я никак не могла этого забыть. По сей день я не могу поверить, что он такое со мной сделал, - голос ее сорвался на всхлип. Она утирала слезы с лица салфеткой и глядела в кофейную чашку, ожидая от меня сочувствия.

Тридцать один год прошел, а ее жизнь застыла в том году. Она отделала жемчужины страсти острыми краями горя. Ее жизнь вертелась вокруг этой эмоциональной вершины с того дня, как она обнаружилась, а теперь Кэрри хочет, чтобы я разделила это с ней.

- Прости, мама, но для меня как-то не имеет смысла оставаться с одним человеком.

Она вскинула голову и сверкнула на меня глазами.

- Ну и разговоры! Слишком ты озабоченная этим делом, вот что с тобой не так.

Я безучастно смотрела на нее. Я не собиралась поощрять ее в ее смехотворном торжестве, что она самая несчастная женщина в этом полушарии.

Она перевела дух и продолжала, уже не так горячо и убежденно, ведь я ее не поддерживала:

- Потом, в сорок четвертом, родилась ты. Я увидела, что это мой шанс. Он не мог мне подарить ребенка, и вот я взяла тебя. Мне всегда хотелось ребеночка, чтобы одевать его и заботиться о нем. Думала, ты сделаешь меня счастливой. Я тебе шила одежду, в колясочке катала. Ты была славным младенцем, когда мы нарастили чуток мясца на твоих косточках. В том католическом приюте тебя совсем не кормили. Эти монашки - никогда их не любила. На пингвинов похожи. Карл боялся, что станет негодным отцом, но сказал, что будет стараться все делать, как следует. Он тебя полюбил. Так полюбил, как будто ты ему была родная. Конечно, ты не стала такой, какой мне хотелось, но все равно ты мое дитятко. Все, что у меня есть.

Кэрри, над своей кофейной чашкой, в пустынной стране обручальных колец из потускневшего серебра, подпитывала себя сластями материнства, похожими на торты на витрине в пекарне - прямо высятся над коробками. Я вертела в руках свою чашку, и она продолжала:

- Ты была рождена на свет, чтобы стать моим ребенком. Вот что сказал пастор Нидл, и я воспитала тебя, как леди. Сделала все, что смогла.

- Я знаю, мама. Я благодарна, что ты заботилась обо мне, когда я была маленькая, кормила меня, одевала. У тебя было мало лишнего. Я, правда, благодарна.

- Не благодари меня. На то и нужны матери. Я этого сама хотела.

Я взглянула на часы; десять минут, и придет такси. Она увидела, что я смотрю на часы, и глаза ее сузились.

- Когда ты теперь вернешься?

- Не могу сказать. Мне трудно копить деньги.

- Вот видишь, как мало проку от всех этих постельных дел с женщинами. Никакая женщина не станет тебя содержать. Выходи-ка за мужчину, и он будет тебя содержать. Тогда у тебя будут деньги. Ты еще пожалеешь. С женщинами нет никакой уверенности.

- Слушай, ты ведь вышла замуж, и у тебя никогда не было денег. А уверенность... Никогда нельзя быть до конца уверенной, разве что когда умрешь.

- Ну и разговоры! Никак за тобой не угонишься. Когда твое такси приходит?

- Минут через десять.

- Ну что ж, я сказала все, что могла сказать. Я тебе уложила сэндвичи, там в восковой бумаге кусок швейцарского сыра. Купи себе молока и хорошенько пообедай. Там есть три яйца вкрутую, так что тебе не надо будет покупать еду. Это все, что твоя старая мать может для тебя сделать, - ее глаза снова стали влажными. - Я сделала все, что могла. Милая ты моя, мне так жалко, что я не богатая! Я бы сама тебе купила целую студию, если бы могла. Я ничего не говорила всю эту неделю, но мне больно видеть, что ты такая замотанная. Совсем тощая стала. Все работаешь и работаешь. Ты всю жизнь была трудяга. Мне страшно, что ты так себя загоняешь. Черт подери! У меня ничего не было, и я хочу, чтобы у моего ребенка что-нибудь было. А тебе приходится начинать с нуля, потому что мне нечего тебе дать. Я сделала все, что смогла. Не надо меня ненавидеть, милая моя, не надо.

Я обняла ее, и ее белая голова скрылась у меня под грудью.

- Мама, я тебя не ненавижу. Мы разные люди, и у каждой сильная воля. Мы не всегда видим друг друга лицом к лицу. Вот почему мы так много ругались. Я не ненавижу тебя.

- А я никогда не говорила таких вещей, которые ты говоришь. Я никогда не говорила, что ты не моя. Ты же моя.

- Ну да, я перепутала, вот и все. Забудь.

- Я люблю тебя. Ради тебя только я и живу. Что у меня еще есть? Один телевизор.

- Я тоже тебя люблю.

На улице просигналило такси, и у Кэрри был такой вид, будто она увидела ангела смерти. Она пыталась понести мой чемодан, но я сказала, что не надо. Я выбежала вместе с оборудованием и вернулась за чемоданом. Она протянула руки ко мне:

- Хоть поцелуй ты этот сушеный абрикос.