Павел Басинский - Полуденный бес

– Почему?

– Вот смотри: ты и я! В тебе метр девяносто? А я метр шестьдесят пять вместе с фуражкой. Вот ты и я собираемся убить Лизу голыми руками. Давай! Но помни: она не маленькая была, метр семьдесят пять. И еще туфли на каблуках. Давай! Значит, ты заходишь сзади, перехватываешь рукой горло… Ну, давай! Она инстинктивно хватается за руку, вместо того чтобы врезать тебе локтем по печенке. Она неопытная, а ты о-о-пытный! Раз – и кончено! Ты опускаешь ее на землю. Теперь на твоем месте – я или Генка. Что делаем мы, коротышки? Нам нужно жертву либо на землю повалить, либо на колени поставить. А это возня, борьба, трава помятая, синяки на теле…

– Заключения патологоанатома еще нет, – напомнил Палисадов.

– А я тебе и без него скажу, что Лизу убил не Геннадий.

Палисадов нахмурился:

– Вы не учитываете две возможности. Во-первых, он мог быть с сообщником. Подговорил алкаша какого-нибудь, и тот держал девушку. Во-вторых, труп к березе могли принести, а убить в другом месте.

– Зачем?

– Чтобы направить на ложный след. Убитая лежала возле дороги на станцию. Убили ее за час-два до прибытия поезда. Таким образом, подозрение падает на любого, кто шел на утренний поезд. Ищи-свищи!

– Например, на Гнеушева, – буркнул капитан.

– Что?! – вскричал Палисадов. – Вы допрашивали Гнеушева? Да с нас за это головы снимут! Это – заслуженный учитель РСФСР, Герой Социалистического Труда! Вы еще не знаете Гнеушева!

– Зато ты хорошо знаешь.

– Это моя личная жизнь! И вообще, когда вернется ваш начальник, я буду настаивать на отстранении вас от этого дела. Ваше личное отношение к этой девушке… Нет, я понимаю… Но вы готовы верить чему угодно, кроме фактов. В романические бредни Вострикова.

– А что, – не согласился капитан, – в рассуждениях Аркадия есть какое-то зерно. Непростое это дело, с изюминкой!

– Это эмоции, – подытожил Палисадов. – А вот доставят мне вашего морячка в наручниках, и окажутся у него штаны полные дерьма. Плохо вы знакомы со специальной литературой, Максим Максимыч! Именно простые и необразованные граждане порой совершают самые изощренные преступления. Недавно в журнале «Криминалистика» я читал, как несовершеннолетние насиловали восьмидесятилетнюю старуху. Они ее так привязали рыболовной леской к ножкам кровати, что когда бабулька дергалась, на ее шее затягивалась петля. Так она сама себя и задушила, пока эти подонки ее насиловали. Между прочим, парни из крепких рабочих семей.

Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет, источая сивушный запах, ввалился Рыжий, известный Малютову алкаш и бездомный. За ним важно вошел Востриков. На лице его светилась улыбка победителя.

– Почему в прокуратуру? – канючил Рыжий. – К Максимычу хочу!

– Здесь твой Максимыч.

– В чем дело? – в один голос спросили Соколов и Палисадов.

– Этот прохиндей был ночью в парке и всё видел. Смотрите, от чего он пытался избавиться во время задержания. – И Востриков показал изящный серебряный кулон с финифтью, тонкой старинной работы. При виде его Соколов побледнел.

Это был кулон Елизаветы. С ним была связана целая история, которую любил, выпивши, рассказывать Василий Половинкин. Когда в сорок пятом наши взяли Кенигсберг, рядовой пехоты Половинкин с товарищем едва не угодили под трибунал за изощренный грабеж местного населения. Они встали у входа в кафедральный собор, возле стен которого похоронен философ Эммануил Кант, сняли солдатские шапки с красными звездами и стали просить милостыню. Вид у них был самый миролюбивый. Но вместе с протянутыми шапками на выходивших из собора прихожан недвусмысленно смотрели стволы автоматов. В шапки полетели часы, кольца, браслеты. Наказать их хотели не за грабеж, дело почти законное, а за оскорбление воинской символики. От трибунала спасло наступление, но с трофеями пришлось расстаться. Только кулон Василий утаил. Его опустила в шапку молодая красивая немка с глазами полными грусти, какие бывают у редких женщин, которым не удалась жизнь именно из-за их чрезмерной красоты. Подобно бриллианту в куче стразов, этим женщинам сиротливо в мире. И горе мужчине, который полюбит ее. Роковая печать, на ней лежащая, искалечит и его жизнь.

Кулон потерялся в первый день возвращения Половинкина в родное село и потом случайно нашелся в навозном сарае в день совершеннолетия Лизы. Все эти годы Василий Васильевич вспоминал красивую немку, с тревогой замечая, как похожа она на его дочь. «Не твоих она кровей, Василий! – нашептывали вредные старухи. – Не деревенская она! Смотри, как ходит! Как на парней смотрит! Чужая она! Согрешила твоя Василиса!» Этих подлых намеков Василий не принимал. Но когда трофей отыскался, когда Лизонька, счастливая, выпросила его у отца и помчалась хвастаться к подружкам, Василий Половинкин пошел в лес, к роднику, сел на камень и задумался. Вернувшись домой, сказал жене:

– Собирай меня, Василиса, завтра поеду в Город.

– Зачем? – не поняла жена.

– Работу искать.

– Здесь тебе ее мало?

– Собирай вещи, сказано…

– Ну что? – насмешливо спрашивал Палисадов, брезгливо глядя на Рыжего. – Надеюсь, обошлось без перестрелки?

– Он драться начал, – обиделся Востриков, – и если бы не мой фирменный прием…

Вдруг Палисадов задумался.

– Эй ты, вонючка! – рявкнул он. – Знаком с Геннадием Воробьевым?

– С Генкой, что ли? – засопел Рыжий. – Дык знаю я его.

– Пили с ним вчера?

– С Генкой, что ли? Дык выпивали.

– Откуда у тебя эта вещь?

И тогда, путаясь и сбиваясь, Рыжий рассказал, как провел ночь в парке, как проснулся с тяжелой головой и пошел на пруд, чтобы напиться, и как буквально споткнулся о мертвое женское тело и хотел бежать, но бес его попутал.

– Такая обида меня взяла, начальник! Завалили девку, полакомились ею, небось, а потом обобрали мертвую. А мне даже выпить не на что. Сорвал я с ее шеи этот кулон и тикать.

– Ты еще про черта расскажи, – улыбнулся Востриков.

– Дык видел я рогатого, клянусь! В кустах сидел и на меня зыркал, злой такой!

– Понятно, белая горячка, – сказал Палисадов. – И как теперь прикажете с него показания снимать? Вот, Аркадий, каково быть Шерлоком Холмсом в этой стране!

– Как тебе не совестно, Николай! – Соколов сокрушенно покачал головой. – Твой отец на фронте погиб, а ты в мирное время мародерствуешь! Имя, отчество свои еще не забыл?

– Макси-и-мыч! – заканючил Рыжий. – Ты же знаешь, какая она, моя жизнь…

– Всё я про тебя знаю… Теперь прокуратура за тебя возьмется. Говори как на духу, куда отправился Воробьев после пьянки?

– Сто-оп! – вмешался Палисадов, буравя Рыжего веселыми глазами. – Допрашивать гражданина будем по всей форме, с соблюдением социалистической законности. Аркадий Петрович, будьте любезны, займитесь своими прямыми обязанностями, которые никто не отменял. Оформите задержание… как его?

Читать дальше