Павел Басинский - Полуденный бес

– Позвольте, – удивился Джон, – во времена Достоевского не было фильмов и комиксов!

– И у Сорнякова этого не было, – признался Барский. – Это я от себя придумал. Но смысл рассказа от этого не страдает. Итак, Всемирный Совет, как гарант Всеобщего Счастья, успокоился. Он даже сумел извлечь из лэндландской проблемы немало выгоды. Он получал дополнительное финансирование под свои проекты, расширял состав своих членов. Под эгидой Совета лэндландская проблема обсуждалась на конференциях, за ее окончательное решение был объявлен фантастический денежный приз. Это послужило стимулом для развития гуманитарных наук.

– Вот негодяи! – возмутился Петр Иванович. – Кому война, а кому мать родна…

– Словом, все шло замечательно, как вдруг…

– Помер страдалец?! – воскликнул Чикомасов.

– Хуже… То есть я хочу сказать, для вас хуже, Петр Иванович. Однажды разведчики сообщили, что последний страдалец… согласился на переезд.

– Уп-с-с! – разочарованно свистнул священник.

– Да, согласился! Больше того: он умолял забрать его немедленно! Он плакал, валялся в ногах. Всемирный Совет обрадовался. Он приказал доставить последнего страдальца в герметичном контейнере в столицу мирового сообщества. (Надо сказать, что каждый год столицей объявлялся новый город в порядке строгой очередности.) Его тщательно обследовали медики и психологи и выяснили, что опасности для людей он не представляет. Как и было обещано, его назвали Героем. Положили огромную пенсию, дали роскошные апартаменты и стали внимательно за ним наблюдать. Но в его поведении было мало интересного. Он обленился, растолстел и оказался просто вздорным и капризным человеком. Он требовал новых и новых привилегий, противно жаловался на жизнь и всем рассказывал, как он мучился в своей Лэндландии. В конце концов он всем смертельно надоел. Когда он умер, все только вздохнули с облегчением.

Барский замолчал.

– Это все? – мрачно спросил Чикомасов.

– Практически – да.

– Что же такого важного в этом конце?

– Нет, это все-таки еще не конец. Спустя несколько лет система Мирового Счастья сыграла в ящик. По всей земле опять вспыхнули войны, революции и начался кровавый передел территорий. И началось это с того, что все бросились осваивать огромную Лэндландию, которая оказалась свободной от смертоносных лучей. Они исчезли так же непостижимо, как и появились. В пустой стране всё ожило, зазеленело. Ее природные ресурсы стали притягивать захватчиков, которых, как всегда, оказалось слишком много. Финита ля комедия!

– Лев Сергеевич, – серьезно спросил Джон, – этот рассказ вы сами сочинили?

– Нет, это Сорнякова фантазия. Я только придумал ей другой конец.

– Зачем?

– Специально для вас, Джонушка.

– Так я и подумал. И смысл вашей сказочки такой: не будет России – и ничего не будет. Весь мир сойдет с ума.

– Не знаю, – Лев Сергеевич пожал плечами. – Вы как-то слишком глобально поняли мою мысль. Мир без России, может, и проживет. Но вы, Джонушка, точно с ума сойдете. В вас идет непрерывная борьба. Вы с Россией в душе боретесь, со своим внутренним русским . И когда вы про убийство Отца говорили, вы Россию имели в виду.

Половинкин промолчал.

Дорофеев снова появился на кухне с оскорбленным выражением на бескровном лице.

– Вот они где! – проворчал он. – Все их ждут, без них ничего не начинается…

– Кто это все? – с недовольством спросил Барский.

– Вы не знаете? Ко мне только что приехали… Нет, сами угадайте!

– Неужели – Горбачев?

– Берите выше! Сама Дульцинея Перуанская с Марленом Коралловым! Вообразите, они любезно приняли мое приглашение! И такая, между нами говоря, простая баба оказалась! Мы с ней уже на «ты»!

– Почему вы здесь? – Сидор набросился на Звонарева. – Вы обещали петь, и за это (он понизил голос, но не настолько, чтобы его не слышали остальные) я оплатил вашу поездку в Москву. Кстати, Перуанская (он еще сильнее понизил голос) согласилась прийти сюда исключительно из-за вас. Идемте, я вас с ней познакомлю.

– Не надо, я знаком с Авдотьей Карповной, – сухо отвечал Звонарев, глядя сквозь Дорофеева. – И петь я обещал не вам, а ей. Что касается денег, то вы, как я понимаю, организатор этого вечера. Для Авдотьи Карповны я согласился петь без гонорара. Но билет на поезд потрудитесь оплатить…

– Конечно-конечно, о чем речь! – засуетился Сидор.

– Кто эта Перуанская? – спросил Джон, когда Дорофеев с певцом вышли.

– Знаменитая эстрадная певица. Кораллов – ее последний муж, известный режиссер. Впрочем, теперь он больше известен как муж Перуанской. Никогда не женитесь на знаменитых женщинах! Однако это странно, что Перуанская увлечена Звонаревым! Он совсем не из ее оперы…

В гостиной с четырьмя окнами, плотно закрытыми тяжелыми фиолетовыми гардинами, несмотря на многолюдье, было очень тихо. Все, затаив дыхание, наблюдали за тем, как Звонарева подводят к Перуанской. Перуанская оказалась невысокой, пышнотелой и пышноволосой шатенкой, густо, но с большим искусством загримированной и обвешанной таким множеством вызывающе дорогих украшений, что их хватило бы, чтобы открыть небольшой ювелирный магазин. Ее волосы были собраны наверх в форме сложного архитектурного сооружения и увенчаны громоздкой шляпой со стеклянной звездой, делавшей ее похожей на Снежную королеву.

– Посмотри на этого человека, Кораллов! – низким театральным голосом произнесла Перуанская. – Этот человек – гений!

Кораллов противно хихикнул.

– То же самое, драгоценная моя, ты говорила про меня своему бывшему мужу. Надо ли понимать, что мне тоже пора освобождать место?

– Ее правда зовут Дульцинеей? – спросил Джон.

– Нет, это эстрадный псевдоним, – пояснил Барский. – На самом деле ее зовут Авдотьей, или попросту Дуней. Боже, как она ест глазами бедного Звонарева! Точно проглотить хочет! И ведь проглотит…

Перуанская церемонно взяла Звонарева за руку и повела к белому фортепьяно. – Господа, полная тишина… – объявила она. – Сейчас Кирюша будет нам петь! Звонарев пошептался с аккомпаниатором, и тот, дождавшись полной тишины, взял первые аккорды романса. Звуки фортепьяно были чисты, насыщенны и прекрасны. Джон вдруг испугался за Звонарева. Сможет ли этот тщедушный молодой человек со слабым голосом ответить на такое сильное музыкальное начало?

Высокий голос нарастал, как теплая нежная волна, и наконец заполнил собой всю гостиную. Половинкину казалось, что он где-то слышал этот романс. Он вдруг ясно увидел перед глазами и этот костер в густом белом тумане, и эти искры, шипящие в ночной влаге, и старый скрипучий бревенчатый мост. Он только не мог расслышать слов прощания и увидеть лиц влюбленной пары. И это было ужасно досадно! Только колеблющиеся призраки, рожденные костром и туманом. И странно: он хорошо знал, кто эти люди, хотя не мог назвать их имена.