Кетиль Бьёрнстад - Дама из долины

— Я тоже. Но ты должна помнить о том, чего ему делать не следует.

Мы оба смеемся.

Гуннар Хёег встречает нас у входа. В воздухе пахнет металлом и бизнесом. На Хёеге синий костюм. Теперь я замечаю в его лице остатки болезни. А также и интимность, с которой он здоровается с Сигрюн. Быстрый поцелуй в губы может означать и всё, и ничего. Легкие комплименты, над которыми она смеется, однако принимает.

Хёег не сразу здоровается со мной. Сначала он внимательно на меня смотрит.

— Мы не могли связаться с тобой, — говорит он чуть ли не с упреком. — Но у нас было что-то вроде договоренности, ведь так? Я звонил во все отели по маршруту твоего турне. Мне помог В. Гуде. Ты получил мое сообщение?

— Да. Но у меня не было времени позвонить вам. Я не думал, что это так серьезно.

Он пожимает плечами, ему не нравятся мои слова. Он более важная птица, чем я. В его сценарии я — лакей, которого он может сожрать с потрохами и все равно заставить служить себе. Мне хочется сказать ему об этом, но я молчу ради Сигрюн. Только чувствую, что сегодня мне хочется напиться. Сначала обед. Все тосты. Надо внимательно выбрать репертуар, думаю я. Никаких технических ошибок на этот раз. Он проводит меня на сцену. Хочет убедиться, что все в порядке. Как раз перед приходом других гостей. Хёег говорит, что нам следует поторопиться.

Маленький черный рояль. «Шиммель». Я играю несколько отрывочных тактов из «Бергамасской сюиты».

— На этом инструменте вообще еще не играли, — бормочу я с удивлением.

— Да, он совершенно новый, — говорит довольный Гуннар Хёег. — Он долго простоял на складе, чтобы никто его не испортил.

— Это ошибка, — объясняю я. — Всем инструментам полезно, чтобы на них играли. Тогда они лучше звучат.

— Вот для этого ты сюда и приехал, — обезоруживающе объявляет он, глядя на Сигрюн, которая стоит рядом и слушает наш разговор. Он считает, что ответил очень остроумно. Вот глупец, думаю я.

Больше я ничего не успеваю сказать. Двустворчатые двери распахиваются. Появляются гости. Они устремляются к первому столу с закусками, где стоит шампанское. Я покидаю беседующих Гуннара Хёега и Сигрюн. Мне тоже хочется выпить шампанского, я пытаюсь убедить себя, что мне не нужно разогреваться, что в этом отношении я почти как джазист. Так было все последние две недели. Несколько раз мне приходилось подниматься на сцену прямо с теплохода.

И тут я неожиданно вижу Ребекку Фрост. Господи, она явилась сюда разодетая, как на большой праздник, в бордовом платье, рядом — ее муж Кристиан Лангбалле! Здесь же и ее родители! Судовладельцы Дезире и Фабиан Фрост. Конечно, они тоже здесь! Являют собой счастливое семейство — муж и жена в двух поколениях. Увидев меня, Ребекка тут же отпускает руку Кристиана. Я не видел Кристиана со времени их скандальной свадьбы, когда он хотел убить меня голыми руками. Он выглядит точно так же, только в нем появилось больше чего-то детского. В лице видны следы грубой наивности. Каждый, кто видел его раньше, невольно подумает, что он изменился к худшему.

Но они, все четверо, направляются ко мне. Я стою в потоке гостей, и меня трудно не заметить.

— Ты здесь? — восклицает Ребекка. Я вижу, что она в замешательстве решает, может ли она прикоснуться ко мне. Однако не позволяю себе показать, что я это заметил. Мы быстро обнимаемся, словно почти не знаем друг друга. Так, как этого хочется Кристиану. Сразу после нее он здоровается со мной за руку, нахально улыбается и говорит, что мое присутствие здесь — для него большой сюрприз. Только родители Ребекки здороваются со мной сердечно, без напряжения, и с любопытством спрашивают, что привело меня на Север. Я отвечаю, что совершаю турне по Северу, что бежал из Осло, чтобы спокойно заниматься Вторым концертом Рахманинова, который собираюсь исполнить осенью с Филармоническим оркестром. С их точки зрения это очень разумно. Они сами, по их словам, прилетели из Осло этим утром, чтобы завтра подняться на борт своего новехонького рейсового теплохода, на котором они отправятся в Берген. К тому же это удачно совпало по времени с торжественным обедом в «Сюдварангере», который они обычно посещают каждый год.

— А мы с Кристианом поехали с родителями, потому что нам хотелось сделать перерыв в занятиях, — считает своим долгом объяснить мне Ребекка. На лице у нее застыл знак вопроса, она в бешенстве от того, что я не сообщил ей о своем отъезде на Север. Как только ее родные отворачиваются от нас, чтобы поздороваться с Гуннаром Хёегом, она сердито шепчет мне:

— Нам надо поговорить!

— Обязательно, — говорю я. — В любое время. Мне нечего скрывать.

Я бросаю многозначительный взгляд на Кристиана. Она сердится еще больше.

— Почему ты вдруг оказался здесь? — спрашивает она.

В ту же минуту ее взгляд падает на Сигрюн Лильерут. Сигрюн стоит рядом с Гуннаром Хёегом и держится почти как хозяйка вечера. Я ничего не понимаю. Как она может так себя вести после всего, что она рассказала мне о своем отношении к Эйрику? Я словно слышу эхо ее голоса: «Я хочу, чтобы ты стал моим другом. Близким другом…» Да, думаю я. Ловкая формулировка. Друзья могут многое скрывать. Разве Ребекка не скрывает, чем мы с ней занимались у нее на даче прошлым летом? Разве Кристиан спокойно отнесся к моему пребыванию там не потому, что мы с ней друзья? Сам он в это время был у друзей во Франции. А вот теперь Сигрюн Лильерут и Гуннар Хёег стоят рядом как два друга и принимают своих влиятельных гостей. И никто не заподозрит их в любовных отношениях, потому что Сигрюн Лильерут замужем за уважаемым Эйриком Кьёсеном, который, к сожалению, не смог сегодня приехать в Киркенес, как она ответила кому-то, кто спросил у нее о муже, не смог, потому что ушел в поход с учениками Высшей народной школы.

Теперь на лице Ребекки появляется еще больше вопросов. Она отходит от меня, сливается с потоком гостей и устремляется вместе с ним к длинным столам, где лежат карточки, говорящие, где кто должен сидеть во время этого долгого обеда, на котором будут произносить речи, после чего гости смогут послушать музыку.

Имеется в виду, что я поем на кухне, где обычно кормят музыкантов. Перед тем как все садятся, Гуннар Хёег подходит ко мне:

— Ты, наверное, захочешь поесть и выпить уже после того, как сыграешь? — спрашивает он.

— Нет, лучше сейчас, — отвечаю я.

К нему подходит Сигрюн. Она слышала наш разговор. У нее строгий докторский вид, и сейчас она на моей стороне.

— Конечно, Аксель должен обедать со всеми! — говорит она. — Разве не таков его гонорар?

Она насмешливо смотрит на Гуннара Хёега, которому явно не по душе положение, в каком он оказался.

— Посмотрю, найдется ли за столами лишнее место, — бурчит он.