Илья Троянов - Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом

— Где он?

— Не знаю, я вижу не больше, чем ты. Верно, кто-нибудь прихватил его. Где ж его теперь искать?

— Пошли к вон тем домам, похоже, это город, что ж это такое, с чего это он вдруг исчез?

Бледное солнце следует за ними.

А телега тем временем въезжает в город.

— Чего это ты везешь, Колоре? — спрашивает первый же, у кого достает времени приглядеться.

— Сено, мне еще потом везти его в Помазо.

— Я не про сено, я про ребенка.

— Какого такого ребенка?

— Ты бы хоть оглянулся, Колоре. Совсем, старый, из ума выжил.

Базарный день! Много вкусноты на один квадратный метр, разговоры и яблоки, нахваливание и сыр, охаивание и рыба, и шуточки, и помидоры, и угрозы, и баклажаны, и выкрики, и скрежет зубовный той женщины, которая, сгорбившись, крадется прочь от прицепа с картошкой. Тоже мне товар на редкость, какая такая редкость в картошке, ну и обдиралы, как старик помер, эта жадная молодежь совсем озверела, ничего, они еще пожалеют, им еще воздастся, и тут она проходит мимо телеги, подле которой стоит Колоре, нерешительно оглядываясь по сторонам. Но что это?

— Эй, малыш, ты откуда? Как ты попал на мою телегу, что нам с тобой делать?

Алекс глядит исподлобья и отвечает на родном языке беглых ангелов.

— Эй, Колоре, это, никак, твой внук? — Мужчина только что возник рядом, но уже потрепал Алекса по щечке, погладил его по головке, после чего попотчевал сладостями самого Колоре — что может быть радостней для старого человека, чем похвалы, расточаемые его внукам?

— Нет-нет-нет, это приблудный мальчик, что мне с ним делать, подожди, малыш, никуда не уходи, никуда-никуда, я сейчас вернусь, жди здесь.

И Колоре уходит. Алекс же остается сидеть на телеге ровно столько времени, сколько ему требуется, чтобы сообразить, как лучше всего спуститься вниз. Он спокоен, он вполне спокоен. Он устремляет свои шаги к первому же похожему на палатку сооружению, где разглядывает ряды подвешенных кур, курица за курицей, среди них — огромных размеров индюк, который подвешен вниз ногами и в безголовом виде выставляет себя на продажу. Индюк привлекает его внимание. Алекс глядит, глядит, подходит ближе, нельзя ли потрогать эту огромную птицу, поблизости вроде бы никого нет. Алекс испуган: у индюка, оказывается, есть уши и есть нос, и вокруг шеи обмотан шарф, и глаза у него есть, устремленные на Алекса, и рот, который говорит. Дородная женщина пристает к нему с расспросами:

— Кто этот миленький мальчик, он ведь не здешний, деточка, ты откуда? А мама где, где мама? За покупками или?.. А чего она покупает? А я случайно тебя раньше не видела? Пожалуй что и не видела. Пожалуй, ты вообще не здешний. Или здешний? Мы друг друга знаем или нет? Такой милый мальчик, уж я бы такого приметила. Ну, пошли, только скажи мне сперва, ты разве со мной и разговаривать не хочешь?

Алекс таращится на нее во все глаза: целая женщина среди безголового птичника.

— Эй, Массимо, к нам приблудился один малыш, ни слова не говорит, робкий такой, иди-ка сюда, Массимо, погляди на него хорошенько, он совсем растерялся, вот что я тебе скажу, а по-твоему как?

Массимо и еще несколько покупателей появляются по обе стороны курятника. Массимо держит в руке коричневую бумагу, а на бумаге — розовые пластины.

— Перестань, ты его вконец запугала. Попробовать не хочешь? Тогда бери.

Он протягивает Алексу розовую пластину, сует под самый нос. Пластина довольно большая. Алекс неловко запихивает ее в рот, начинает недоверчиво жевать, его глаза уже поют хвалу щедрому жертвователю, который с улыбкой сунул ему в руки всю коричневую бумагу.

— Ну что, вкусно? Бери сколько захочешь, лакомься, сегодня у нас ветчинный день, свеженькая из Сан-Даниеле.

Вкусная ветчина, еще одну пластину, следующая всегда лучше на вкус, число смеющихся растет, и число любопытных глаз. Также и вокруг булочницы, которая для последних кусков ветчины выдает ему хлебец. Поступают и еще дары: тонкокожие помидоры, нежный виноград и кусок сыра, язык Алекса будто начинает щекотать муравей, а еще целая сотня муравьев выбирается наружу.

— А, вот он где, найденыш. Его уже угощают. Голодный, верно. А теперь в сторонку, попрошу отойти. Теперь я им займусь.

Карабинер, которого весьма отдаленное родство связывает с Колоре. Он уже многое успел: позвонил в управление и получил указание отправить ребенка в Пельферино, в лагерь для беженцев, отсюда примерно час езды.

— Так, так, да пропустите же меня, а ребенка оставьте наконец в покое, у него во рту столько еды, что ему до ужина жевать не пережевать.

— Микеле, а откуда он взялся?

— Не иначе упал с неба на телегу нашего доброго старого Колоре.

Не такой уж и тяжелый груз приходилось тащить за собой Васко и Татьяне от одной тени до очередного кипариса, который преграждает дорогу солнцу. Маленький чемоданчик почти не обременял их. Они достигли первых домов, поначалу разрозненных, чуть дальше — сгрудившихся, теснивших друг друга — от одной крыши к другой, от одной расцветки к другой, черепичнокрасные и каменносерые и снова черепичнокрасные вперемежку с яркими красками.

Дорога устремляется в город, ведет к продолговатой площади с домами, которые явно не уговорились загодя, кому где стоять, и стоят теперь всего тесней там, где какой-нибудь из них, никого не предупредив, привел за собой родственника. Углы и края отличают фасады со всех сторон. Васко и Яна останавливаются возле скамейки. На площади — ни души. Они оглядываются. Куда же теперь? Почему здесь так безлюдно? Где Алекс?

— Пойду искать полицию.

Яна кивает.

— Может, отдохнешь пока здесь?

Яна кивает.

Васко сворачивает на соседнюю улицу, которая отходит от площади. Пока он еще не задумывается. За углом конечно же будет стоять полицейский. Васко так к этому привык. А первую фразу он уже подготовил несколько недель назад, это почти что речь, пусть даже и не на местном языке, но, во всяком случае, на языке всемирном, на языке свободного мира, и уж конечно в свободном мире его понимает каждый человек. Васко идет все дальше и дальше, после исчезновения сына, после подвернутой ноги его ждет еще один сюрприз. В этой Италии наблюдается явная нехватка полицейских. Он уже в третий раз сворачивает за угол, так и не угодив в объятия полиции в смысле: «Эй ты, ты откуда, чего тебе здесь понадобилось, попрошу документики!» Вот этого он никак не мог предвидеть. Чтобы пришлось самому искать полицейского — да у него и мысли такой не было. Скрещенные, надтреснутые, выгнутые наружу планки, из двери вышел человек с лоханью. Спросить у него! Серая щетина прикрывает ямочки, которые свидетельствуют о добродушии.

— Scusi, where is police… полиция?

Человек смотрит в лохань, ставит ее себе на голову и разглядывает незнакомца.