Валентин Черных - Свои

— И он уехал с женою?

— И он уехал с женою, даже не сказав мне, когда уезжает и в какую страну. Ну, в какую страну, он сказать не мог. Он хорошо знает испанский. Значит, где-то в Южной Америке. Вот и вся моя история. Я готова выслушать твою.

— У меня нет истории. Просто жил.

— С кем?

Я уже научился говорить только то, что хотел сказать.

— Снимался, писал диссертацию, как режиссер снял два фильма.

— А кто тебя толкает? — спросила она. — Я в везенье не верю. Нужно быть очень знаменитым актером, чтобы тебе дали возможность поставить фильм. Ты не знаменитый актер, но тебе дали. Говорят, ты не женат. Значит, не тесть толкает. Может быть, ты любовник дочери генсека? Но вроде мы знаем всех ее любовников. Ты по этому списку не проходишь. Откуда такое везенье? Премия, звание — заслуженный артист республики.

— Может быть, из-за моего дурного характера.

— Я понимаю. Дурной характер надо иметь обязательно, чтобы боялись, но как я замечала, дурной характер обычно появляется, когда актер становится звездой. А до этого он обычно добрый, отзывчивый, услужливый.

— Я таким никогда не был.

— Закажи мне еще водки.

Я заказал.

— Трудно и скучно быть одной.

Она почти была готова заплакать. Но собралась, припудрила покрасневший носик. Со мною здоровались. Ее рассматривали с интересом.

— Ты замечаешь, с каким интересом тебя рассматривают?

— Конечно, замечаю. Но это все шелупонь. Помоги мне!

— Чем?

— Сними в своем фильме. Дай мне хорошую роль.

— Теперь я буду снимать не раньше чем через год.

— Я подожду. Я уже научилась ждать. Порекомендуй меня в другой фильм, другому режиссеру. На этот раз я тебе буду верна.

Я отвез ее домой. Она жила в том же доме, в той же однокомнатной квартире.

— Пойдем, кофе напою.

Предложение было стандартным, затертым. Почему-то все, и мужчины, и женщины, когда хотели, чтобы мужчина или женщина остались, всегда предлагали чай или кофе.

Я пил чай. Она прошла в ванную и вернулась в почти прозрачном шелковом халате.

— Ты останешься? — спросила она.

— Если ты разрешить…

— Я тебе разрешу все.

Куда делись моя гордость и независимость? Сколько раз я представлял, как она попросит меня остаться, а я извинюсь, сошлюсь на занятость и уйду. Но я хотел ее все эти годы, и, когда спал с другими женщинами, я всегда сравнивал их с нею, и самую высокую оценку получала та, которая напоминала ее.

Но что-то у нас разладилось. Или я был слишком трезвым, или она, вероятно, выпила больше привычной своей нормы и, как мне показалось, с трудом удерживалась, чтобы не заснуть. Она уснула, обняв меня, чего раньше никогда не делала. С другим мужчиной у нее появились другие привычки.

Я смотрел на когда-то родное и любимое лицо, я, наверное, любил ее по-прежнему или полюбил бы, как прежде, если бы остался с нею. В тот момент у меня не было женщины. Органайзер выходила замуж за работника ЮНЕСКО и собиралась в Швейцарию, у Подруги поселился молодой режиссер, которого пригласили в ее театр на постановку, и он сразу выбрал ее на главную роль, она в благодарность пустила к себе, кормила его и даже купила ему рубашки, потому что выяснилось, что у него всего две. Одну рубашку он каждый вечер стирал и вешал в ванной, а вторую носил. В рубашках было восемьдесят процентов синтетики, поэтому он их не гладил.

Я один раз побывал на репетиции в театре — Подруга попросила меня посмотреть, как он репетирует.

— Одни говорят, что он гений, другие — что шарлатан…

— Он шарлатан, — определил я и оказался прав. Спектакль провалился, выдержав всего пять представлений. Критика даже не била режиссера, а отделалась унизительными репликами в общих обзорах. Но он получил постановку в другом театре и продолжал жить у нее. Только через год она обратилась ко мне за помощью.

А пока я лежал рядом с женщиной, на которой совсем недавно мечтал жениться, но она бросила меня, потому что подвернулся более обеспеченный и перспективный, как ей казалось.

Я мог предположить, как будут складываться наши отношения после этой ночи. Или я буду оставаться ночевать у нее, или она у меня. Потом она однажды скажет, что беременна, зная, что я не откажусь от своего ребенка, потому что не люблю терять свое. Вначале буду помогать, обязательно усыновлю сына и рано или поздно женюсь на ней, если к этому времени у нее не образуется какой-то другой вариант, потому что к этому времени начали образовываться и зарубежные браки.

Я осторожно встал, чтобы не разбудить ее, прошел на кухню, зажег газовую горелку на плите, поставил чайник. На кухонном столе лежала пудреница, губная помада, маленький флакончик французских духов, шариковая ручка и записная книжка. Она что-то искала в сумке, не находила и в раздражении вывалила все содержимое на стол. Меня интересовала записная книжка. Пани своей четкостью и пунктуальностью не была похожа ни на одну советскую женщину, каких я знал раньше, и тех, кого узнал позже.

Каждый год она обновляла свою записную книжку, куда заносила доходы и расходы. В записной книжке были расписаны репетиции и выступления, встречи, все покупки и их стоимость.

Я просматривал записную книжку день за днем. Зарплата, гонорар на радио. Первые три месяца были поступления в валюте, в месяц двести долларов, в первую пятницу месяца и последний понедельник. Возможно, был любовник из иностранцев или из тех, кто фарцевал по-мелкому валютой. Был записан и довольно крупный долг на покупку дубленки, большую часть долга она уже вернула. Она курила дорогие сигареты и поэтому каждый день подсчитывала количество выкуренных сигарет. В среднем получалось по пять сигарет в день. Если она выкуривала три или четыре, то записывала: «Я молодец». Если семь сигарет, то в книжке появлялось не очень приличное слово: «Распиздяйка».

Судя по записям, ей трудно. Подполковник, вероятно, покинул пределы Родины в прошлом году, потому что в этом году его присутствие не чувствовалось ни в доходах, ни в расходах.

Я сложил все обнаруженное на подоконник, нашел заварку и заварил чай. В холодильнике были яйца, молоко, докторская колбаса — так называлась диетическая колбаса без жира — и несколько плавленых сырков «Дружба».

Она вышла на кухню и сказала:

— Я тебе сделаю яичницу. Ты ведь когда-то любил, как я делаю яичницу.

— Спасибо. Я утром пью только чай. Извини, я в девять должен быть уже в монтажной на студии.

— Спасибо, что остался, — сказала она. — Я понимала, что ты меня ненавидишь, но мне нужна была эта маленькая победа. Ты меня простил?

Я не ответил на вопрос и спросил сам:

— Как у тебя с деньгами?

— Замечательно. Мне повысили зарплату. Теперь я получаю сто десять рублей в месяц.

Я колебался: дать ей пятьдесят или сто рублей? И чтобы она не решила, что за последние годы стал скупердяем, хотя я всегда жалел денег — и тогда, и сейчас.