Берил Бейнбридж - Грандиозное приключение

Их обоих, Джеффри и Стеллу, называли учениками. Джордж, реквизитор, объяснил, что на самом деле они ассистенты помрежа, но так им можно не платить жалованье. Джеффри форсил в галстуке с абстрактным рисунком и ходил, сжав кулаки, будто до сих пор вышагивает в строю. Вечно запускал разными словечками, которые Стелла более или менее понимала, но в разговор ни за что бы не вставила. Боялась за произношение.

Он загнал, например, в угол Бонни — тот буквально мигал от скуки, — и объявил, что Т. С. Элиот, с его точки зрения, поэт manque [3] Неудавшийся, плохой (франц.). . И не успокоился, пока не процитировал несколько муторных строк:

Цитатка была та еще. Стелла прекрасно понимала, что речь тут не о кинотеатре „Риальто“ на Верхней Парламентской, но все равно ее разбирал смех. У дяди Вернона были спайки.

Джеффри на этом не успокоился, он сказал, что всякий, кто станет разбазаривать свои силы на банкиров и ростовщиков, априори обречен на неубедительность. Стелла подумала, уж не антисемит ли Джеффри. Только расист, после всего, что было, способен валить в одну кучу крыс и евреев.

Конечно, язык у Джеффри был хорошо подвешен. Но странно: во всем остальном он был дремучий, как валенок. Джордж обращается, например, прямо к нему, а он пятится, задрав подбородок, как обиженная девица. Джордж, например, заваривает чай и его раздает, а Джеффри вытирает платком край кружки или даже ручку. Совершенно плюет на то, что Джордж видит. И притом — ни капли любопытства. Стелла битых полчаса кашляла в закусочной „Нового театра“ на Клэйтон-сквер, а он хоть бы поинтересовался, нет ли у нее склонности к туберкулезу.

И все равно Стелла из-за него потеряла покой. Дядя Вернон всегда намекал, что она поумнее других, и один его деловой знакомый, мистер Харкорт, старикан из ливерпульской Коллегии, даром что докатился до туалетной бумаги, подтверждал это мнение. Если б не Джордж, она бы просто погибла под грузом вдруг обнаружившегося собственного невежества.

Это Джордж, а никакой не Бонни, взял над ней шефство. Бонни, тут как тут, шлепал в своих галошах по каменным переходам, но был слишком занят, чтоб особенно обращать внимание на нее или Джеффри. Это Джордж ей объяснил, например, что Мередит в Лондоне, с оформителем, выбирает костюмы для предстоящей премьеры. А до тех пор, в надежде, что Мередит на нее наткнется, она зря проторчала на лестнице три дня чуть не сплошь, скрючившись на ступеньках и листая томик Шекспира. И на всякий случай так часто причесывалась, что опасалась, как бы не повылезли волосы.

Это Джордж ей сообщил, что актеров еще десять дней не будет. Заскочит разная мелюзга поразведать насчет жилья, но и думать нечего, что Ричард Сент-Айвз, герой-любовник, или Дороти Бланделл, его партнерша, вдруг объявятся раньше срока. Сент-Айвз и мисс Бланделл вместе с Бэбз Осборн, характерной инженю, выступали тут в прошлом сезоне. Второй раз редко с кем заключают контракт, хотя П.Л.О'Хара по желанию публики выступал подряд даже три года. Если бы захотел и не впутались эти дрязги, он бы и на четвертый сезон вернулся.

— А что такое характерная инженю? — спросила Стелла, и Джордж объяснил, что это такая девушка, которая из-за внешности не может быть инженю просто. Он прятал глаза, но она и не думала обижаться: сама все понимала про свои данные.

Сент-Айвз и Дороти Бланделл останавливаются в одной квартире, хотя между ними нет ничего. Как в тридцать восьмом году сыграла в „Ричарде II“ королеву, а О'Хара играл Ричарда, так с тех пор мисс Бланделл и сохнет по нему. Зря время теряет. В жизни, как и в той пьесе, ничего ей не светит. Джордж намекал, что Дороти Бланделл не знает женского счастья.

Сент-Айвзу сподручней путаться с гастролершами, выступающими в „Ройял Корт“ или „Эмпайр“. Поматросит и бросит, и дело в шляпе. В прошлом году завел роман с главной героиней „Розмари“, сопрано, точеные ножки плюс двойня, которую выкармливала из бутылочки ее мамаша в Нлэкберне.

— Ой, я же это видела, — в восторге крикнула Стелла, вспомнив тот день рождения Лили, и как во втором антракте у дяди Вернона схватило живот после ужина в „Золотом Драконе“.

„Розмари“ не раскусила Сент-Айвза. Ее труппа отправилась дальше, к ипподрому в Лидсе, а она в воскресенье, чуть свет, села в машину, которую вел сохший по ней тромбонист из оркестра, и докатила обратно до самого Ливерпуля. Тромбонист думал, что вернулись за карточками, забытыми у хозяйки, остался на Фолкнер-сквер и покуривал сигару. Когда в англиканском соборе зазвонили к обедне, он прикрутил окно и абсолютно не слышал дикого грохота, который поднялся в пансионате. Когда до нее наконец-то дошло, что к чему — Сент-Айвз и женщина, как он божился, его тетушка из Кардиффа, оказались в пижамах под цвет, он наверху, она поднизом, — „Розмари“ схватила шило — им обычно счищали с газовых конфорок нагар — и нацелилась ему в причинное место. Сент-Айвз имел потом крупный разговор с Розой Липман. Она говорила, что дело попахивало заражением крови и он мог провалить ей сезон. Бэбз Осборн крутит любовь с поляком, бывшим военным летчиком, который зашибает теперь деньгу на металлоломе.

— Это он присочиняет, — сказал Джеффри. — Я с такими уже сталкивался. Просто-напросто дает нам понять, что с ними со всеми на короткой ноге.

— Почему, насчет конфорки все убедительно, — не согласилась Стелла. — Не станет человек ни к селу ни к городу приплетать нагар.

С Джорджем ей было легко. Он ей дал синюю спецовку, чтоб ее одежда не пылилась. Спецовка почти полностью прикрывала горчичный джемпер и брючки, которые ей купила Лили. Как-то, когда перебегала площадь, неся для Бонни из кафе Брауна бутерброд с яйцом, она налетела на дядю Вернона. Он ходил на рынок за окороком и выглядел неважно.

— Что это за номера за такие? — спросил он, возмущенный ее видом.

— Форма, — сказала она. — Полагается всем обязательно.

На другой день Бонни, завидев ее в этом снаряжении, тут же всучил ей рулетку, кусок мела и велел сделать замеры той двери в правой кулисе, которая будет фигурировать в „Опасном повороте“. И загадочно упомянул какой-то угол в сорок пять градусов. Вернувшись через полчаса и найдя доски неразмеченными, он отыскал Стеллу в реквизитной. Она демонстративно шкурила колеса развалившегося на диване велосипеда.

— В чем дело? — спросил он. Очень бледный и губы надуты.

— Я не знаю, про какие вы говорите замеры, — сказала она.

— Что именно тебя смущает? — терпеливо спросил он.

— Да все, — призналась Стелла. — Вообще-то я не сильна в разных дюймах и футах.