Петр Киле - Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

- В высшем мире?

- Да!

- Так я и не поняла, хорош Алексей Мелин или нет, на ваш взгляд, Кирилл? - переспросила Женя, на чем-то настаивая.

- Хорош, хорош! Сами знаете. Ведь он ваш жених? Или возлюбленный? Или друг, как нынче модно говорить?

- Жених! - Женя смутилась. - Вы когда ко мне зайдете, Кирилл?

- Не знаю. Вряд ли, ведь вы скоро вернетесь в город.

- А вы?

- Осенью.

Жене стало грустно за него. Но как она может ему помочь? Он ушел.

Перед сном Женя вышла на улицу немножко пройтись. Тающий снег к ночи совсем не смерз, и веяло теплым весенним воздухом над темной землей.

Женя подняла голову: почти полная луна сияла в синем небе сквозь легкие белые облака, словно там, в вышине, продолжался день.

Весна и эта близость к природе, как никогда, радовала Женю. Между тем ей становилось все труднее: и к урокам готовилась долго, теряя много времени и усилий впустую, а уроки давала с таким мучительным напряжением сил, что в душу закрадывались сомнения - не ошиблась ли она в выборе призвания?

С наступлением теплых майских дней в низине у склона холма, по которому росли высокие столетние деревья, а выше - сосны, расцвела ветреница. Женя спускалась в эту низину, где почему-то вповалку и на весу лежали сорванные с корнем деревья, и тут же свежий лужок, вокруг него-то и проросла ветреница с первыми распустившимися лепестками. В склянке с водой она совсем расцветала и стояла почти всю неделю, и пахло свежей зеленью.

Практика шла к концу, и Женя неплохо, очевидно совсем неплохо, справилась, потому что и завуч, и директор школы, и коллеги в один голос и поздравляли ее и уговаривали остаться у них в школе.

Последние две недели Женя была уже настолько свободна, что почти каждый день уезжала в город. С Алешей они подали заявление во Дворец бракосочетания. Наконец Андрей приехал за сестрою на машине. Пока Женя уходила в школу попрощаться со всеми, он деловито погрузил ее вещи и почему-то вспомнил о Кирилле.

- А он знает?

- О чем?

Андрей показал движением руки: мол, она уезжает, ее уже здесь нет.

- Я не видела его больше с тех пор, как он был здесь с тобой, - сказала Женя с беззаботным видом. Но Андрей удивился.

- Солдата, - сказал он, - тянет на огонек.

Женя, конечно, помнила о Кирилле и даже невольно ждала его. Затем успешное завершение педпрактики и предстоящее замужество ее отвлекли. На вершине холма Женя велела брату остановить машину.

Лес в одну сторону редел, а за далекими березовыми рощами проглядывали поля, и если хорошенько присмотреться, как видение, как мираж вдали сиял белый стройный город с телевышкой, выступающей почти до основания. А вокруг на сотни верст леса, перелески, болота под светло-синим небом, с облаками такого цвета и тона, как на полотных великих русских художников. А может быть, это просто утро, раннее, весеннее утро, когда в безлистном еще лесу даже хвоя елей и сосен на солнце так свежа, точно это множество тончайших распускающихся листьев, а березы тут же белеют молочно-свежей корой, с мелкими прозрачными листочками, отдающими милой беспечностью детей.

Все это запомнилось Жене как нечто, что Кирилл называет высшим миром. Не слышно ни самолетов, ни артиллерийской стрельбы. Тишина, словно с весною война кончилась.

- Андрей, - спросила Женя, садясь в машину, - а возвращаться будем так же?

- Нет, мы можем поехать другим путем. А что?

- Поехали другим путем!

У Алеши была комната. Ее обменяли на однокомнатную квартиру, разумеется, с доплатой, которую внесли родители Жени. Так у молодых появилась своя квартирка в районе новой застройки Васильевского острова, где, кстати, открылось несколько школ, и там, в двух шагах от дома, Женя нашла себе работу. Если Алеша все лето провозился с устройством в новой квартире, то Жене пришлось принять участие в уборке, подготовке школы к открытию. И снова, как в деревне, полная нагрузка и классное руководство, и Женя закрутилась как белка в колесе.

Алеша и сам был очень занят, но в ночь, когда Женя устраивалась на кухне готовиться к урокам, он ворчал. Расстраивалась и Женя: ей казалось, что она ничего не успевает, а главное, ничего не понимает в физике. «Не выдумывай, пожалуйста!» - сердилась мама. А Женя уже жалела, что выбрала как-то бессознательно физику, а, скажем, не литературу, как Софья Николаевна. Теперь Женя нет-нет да и уезжала к тете, чтобы поговорить о своих делах и тем самым отвлечься. Однажды она позвонила из школы, и Софья Николаевна сказала:

- Ты знаешь, объявился Кирилл! Он был у меня и обещал зайти...

- Кирилл? - И Жене вспомнилась зима в деревне: вид с холма - точно всю Россию завьюженную, просыпающуюся по весне видишь. - Ну каким ты его нашла?

- Он молодец! Очень похож внешне на отца, а пошел по стопам своего дяди, прирожденного интеллигента во всем, что, впрочем, было общей метой того времени, как я сейчас понимаю... Его оставили в аспирантуре, и место за ним сохранили. Мне показалось, у него к тебе какое-то чувство.

«Ах зачем нам Кирилл?» - подумала Женя и все же в первый свободный день поехала к тете с мыслью о нем.

Выйдя из метро, Женя не стала втискиваться в троллейбус, а не спеша зашагала по аллее с желтеющей листвой. Когда она входила в Таврический сад, переданный детям и носивший теперь название Городской детский парк, стал накрапывать дождик. Во времена раннего детства Жени сад с вековыми дубами и кленами, с чистыми прудами и с густыми зарослями трав у глухих уголков имел весьма запущенный вид, то есть более естественный, как островок леса в городе, в чем и состояло его очарование. Сад и в ту пору принадлежал детям, разумеется, вкупе с бабушками и дедушками, даже если последние приходили сюда посидеть на солнышке одни. Так же была устроена площадка с песком для малышей, и был театр, открытый, летний, на сцене которого выступали дети по праздникам. Стоял скромный дощатый павильон у пруда с названием «Игротека». Еще стадион, где осенью и весной проводились уроки физкультуры, а зимой заливался каток, - веселый, чудный мир для ребят. Это все было и осталось, лишь выстроили коттедж из серебристо-серого плитняка в середине сада, где организовали различные кружки - стрелков, футболистов, шахматистов, фотолюбителей, юннатов, как гласят объявления с забавными рисунками при входе в парк.

Сад теперь просматривался из конца в конец; можно подумать, вычищенный, он уменьшился вдвое. И Жене трудно представить, как здесь, в Таврическом саду, по словам Софьи Николаевны, до войны устраивались большие народные гулянья. Работал настоящий театр, цирк-шапито, был ресторан со множеством киосков, публика гуляла, каталась на лодках, играл духовой оркестр...

Одна эпоха сменила другую. Какая лучше - гадать нечего. Одни воспоминания у Софьи Николаевны, другие - у Жени, будут совсем иные у тех мальчиков и девочек, которых поспешно уводят домой мамы и бабушки, опасаясь дождя.