Вероника Черных - Икона

За неделю перед Благовещением Пресвятой Богородицы, в последний мартовский день в доме снова появился священник – иерей Кирилл Тихомиров. Его сопровождали диакон Пётр и чтец и певчий в одном лице Алексей Игоревич Чернецовский.

К отцу Кириллу накануне обратился уполномоченный по делам религии Хотяшев. Рэм Кузьмич передал тайный приказ областного ЦК явиться в злополучный дом, до сих пор охраняемый милицейскими нарядами, и снова отслужить молебен. Не потому, что власть поверила в существование Бога, а по настойчивой просьбе матери увечной девицы. Первый молебен, правда, прошёл безуспешно, но, может, надо три раза совершить обряд – как в сказке?

Отец Кирилл послушно склонил голову, в душе славя Бога.

И вот он здесь, и впервые узрит окаменелую девушку. Стараясь не выказать бушующим в нём чувств, отец Кирилл вместе с диаконом Петром и чтецом Алексеем Игоревичем начал служение. За проведением молебна следил постовой – Иван Бородий. Сперва сидел. После первых молитв поднялся и так стоял неподвижно, глядя на священника, прислушиваясь к звучащим словам.

Ввиду присутствия посторонних, в доме находился и капитан Назар Тимофеевич Мозжорин. Он смотрел не столько на действо, сколько на реакцию Веры. Нет. Ничего. Окончился молебен и освящение комнаты – и ничего. Мозжорин разочарованно вздохнул.

Отец Кирилл приблизился к Вере, поднял к её каменным губам золотистый крест. Раздался лёгкий звук. Отец Кирилл обстоятельно перекрестился три раза с молитвою:

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас! Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь! Отче наш Николае, моли Бога о нас и прости грешную рабу Божию Веру за кощунство её. Не на суд надеемся – на милосердие твоё и Господа нашего Иисуса Христа…

Поклонился пустому красному углу, иконе Николая угодника и, затаив дыхание, взялся за старинный медный оклад.

Мозжорин смотрел со скукой: не выйдет. Бородий с любопытством: а ну, как выйдет. Остальные – с надеждой: выйдет, если есть на то воля Божия.

И случилось невероятное. Икона поддалась лёгкому усилию отца Кирилла и выскользнула из рук Веры прямо в объятия иерея.

Все ахнули. Отец Кирилл прослезился. Степанида Терентьевна заплакала.

Мозжорин сделал к Вере шаг. Спросил напряжённо, потея от волнения:

– Ожила?

Ему не ответили, но он и сам видел: не ожила. Ничего не изменилось в её облике. Руки остались висеть у груди. Отец Кирилл отметил про себя: словно к Причастию подходит: правая рука внахлёст на левой.

– Теперь надо подождать знамения в Великий день, на Пасху! – задумчиво проговорил отец Кирилл. – Если же оно не последует, недалёк конец мира.

– Когда же это кончится?! – бросил Мозжорин, походил вокруг Веры и добавил, ни к кому не обращаясь: – У патриарха вон спрашивали, просили даже – тьфу, смешно прямо! – помолиться о прощении Веры. А он отказался. Мол, Кто наказал, Тот и помилует. А когда, интересно мне знать, Он помилует? Изнемог я тут уже … Ступайте отсюда. Бородий, подписку о неразглашении возьми, а то ляпнут чего, опять паника вспыхнет.

– А с иконой что? – спросил Тихомиров.

Мозжорин озабоченно нахмурился. Махнул рукой:

– В церковь свою заберите, чтоб духу её здесь не было!

– Да как же… – пролепетала Степанида Терентьевна.

– Я сказал, чтоб не было! – повторил строго Мозжорин и уныло подумал, что придётся ещё звать священство: вдруг на четвёртый раз эта треклятая девка, благодаря которой он три месяца здесь замерзает, в конце концов, либо в себя придёт, либо помрёт?

Икону унесли. Судьба её оказалась далее простой: сперва она царила на аналое по святительским праздникам, затем по приказу уполномоченного её убрали в алтарь, чтобы народ не видел её и не воздавал ей почести.

Путь отца Кирилла Тихомирова оказался более сложный: вскоре, после Пасхи, его арестовали, предъявив обвинение в… мужеложстве, которое и доказывать-то не стали. Он отбыл срок наказания в три года и затем служил в глухом селе Днепропетровской епархии. Через годы его перевели в село Михайловское, там он и скончался, храня Верину икону, которую ему привезла из чекалинской Петропавловской церкви Степанида Терентьевна…

Память о чуде Божием, явленном на комсомолке советской страны, погрязшей в безбожии, хранилась в его душе всю жизнь…

ГЛАВА 9

Апрель – начало мая 1956 года. Ефрем Еникеев.

Назар Тимофеевич думку свою воплотил в реальность: по его предложению, первый секретарь обкома КПСС Ефрем Епифанович Еникеев, узнав, кто из священства наиболее достойный, попросил о визите в Чекалин одного известного митрополита [2] митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич). .

Тот приехал тайно, после очередной успешной дипломатической миссии: в марте Русскую Православную Церковь посетила делегация Национального Совета Церквей Христа в США во главе с его Президентом доктором Юджином К. Блейком, и принимал её вместе со Святейшим Патриархом Алексием и призванный в Чекалин митрополит. Владыка посетил дом Карандеевых с такой секретностью и замалчиванием, что о его приезде узнали много позже.

Еникеев, приняв архиерея, деловито сообщил ему обстоятельства дела. Митрополит слушал молча.

– Вы поняли, владыка? – спросил Ефрем Епифанович, споткнувшись на ненавистном, но обязательном при обращении к подобному церковному чину слове «владыка».

– Да, Ефрем Епифанович, – ответствовал ясноглазый служитель Церкви. – Сделаю, что Бог даст: помолюсь о заблудшей рабе Божией…

От «рабы Божией» Еникеева вновь перекосило, но он стиснул зубы и промолчал, соблюдая мало-мальскую дипломатичность.

– Отслужу молебен святому епископу Мир Ликийских Николаю, – спокойно продолжал Крутицкий и Коломенский митрополит, – а там, как Бог даст.

– Благодарим за содействие, – официально улыбнулся Еникеев, мысленно при этом скрипя зубами: очень он не хотел просить и принимать помощь у ненавидимой им православной церкви.

Митрополита сопровождал Мозжорин. Он был убеждён, что и ныне каменною останется Вера Карандеева.

Войдя в горницу, архиерей сперва постоял на пороге, чувствуя в себе необыкновенное, неописуемое что-то; то, что, казалось, разливалось в невидимом воздухе. Трепет охватил его, когда он убедился, что слова секретаря обкома – правда.

Возблагодарив Бога за то, что дал ему возможность узреть чудо Своё на грешном человеке, митрополит начал служить молебен.

В наряде стоял в этот вечер Георгий Песчанов. Слова молитв проникали в его душу, будто тёплые сияющие стрелы, и он надеялся, что и в Веру они проникнут и оживят камень.

Но и третий молебен не вернул Вере жизнь. Как стояла она, сложив на груди руки, так и стояла. Ничто не шевельнулось в ней.