Вероника Черных - Икона

Мать хлопотала на кухне. Из печи сытно тянуло ароматом пирогов с картошкой, капустой и яблоками. В холодильнике стояли бутылка шампанского, которую загодя, ещё два месяца назад принёс Николай Гаврилястый, её новый ухажёр, практикант завода имени Сленникова, где работала на сборке часов и сама Вера.

Ещё там стояли две бутылки водки из Центрального гастронома, самогонка, которую она купила у соседки Клавдии Борониной, сыр, колбаса, солёные огурцы-помидоры-грибы, пара тощих куриц – вот и всё угощенье.

Вместе с пирогами получалось весьма достойно. Яства готовила мать, но Вера не собиралась никому об этом говорить, чтобы все похвалы принять на себя и показать Николаю, какая она отменная хозяйка.

Вера встала, подошла к шифоньеру, открыла дверцу. Выглаженное синее платье так и просило: надень, надень меня поскорее! Но до семи оставалось полдня.

Голова побаливала от стянутых в бигуди волос. Локоны будут – во! Накрасить глаза, губы, облечься в платье, ноги сунуть в туфли, что одолжила на этот вечер подруга-модница – тоже с завода Сленникова, – и Вера вскружит голову кому угодно!

А угодно ей вскружить голову Николаю Гаврилястому, чтобы через полгода стоять с ним в зале ЗАГСа в белоснежном одеянии. Вот было б здорово! Сама себе хозяйка, самостоятельная замужняя женщина – не в этом ли Верино маленькое счастье? Николай – парень, что надо: активист, комсомолец, спортсмен, передовик. За него любая девушка пойдёт, не моргнув, не зевнув. А уж Вера не то, что пойдёт, – помчится во всю прыть.

Да, хорошо бы всё устроилось к лету!

Вера мечтательно улыбнулась. Ах, скорей бы уж вечер наступил! Скорее б постучался в скрипучую дверь друг Николенька…

– Доча…

Вера недовольно оторвалась от созерцания будущего своего женского счастья и чуть повернула к матери круглое лицо, обрамлённое рядами бигудей.

– Ну? – бросила она нетерпеливо.

– Дочь…

Мама неловко мяла в руках мокрую тряпку и смотрела обеспокоено, почти жалобно.

– Ну, чего же? Пригорело, что ли?

– Не, не пригорело вовсе…

– И так чё?

– Ты ж ведь знаешь, дочушь: пост Рождественский на исходе. Самая строгая неделя…

– И чё? – фыркнула Вера. – Меня это не волнует ни граммулечки. Это у тебя там пост какой-то, а я в загуле, не мешай веселиться. Целый вон год пахала от звонка до звонка, как партия велела. Могу отдохнуть?!

– Но не в пост же, доча… а? Грех это. Господь в эти дни…

– А где Он, твой Господь? Где сидит? Где скрывается? – жёстко спросила Вера, поворачиваясь и в упор глядя на мать. – Что-то Его не видать нигде.

– Так Он повсюду в невидимости пребывает… – попыталась объяснить та.

– Повсюду, говоришь?.. А чего ж Он тогда моего папку с фронта живым не вернул, а? и войну допустил? И вообще! Если Он есть, пусть велит Кольке Гаврилястому предложение мне сделать. Ух, уеду ж я тогда из этой паршивой лачуги в настоящую квартиру! Вот чудно-то будет!.. Ну, что, мамуль, сделает так твой Господь? Если сделает, так и быть, свечку в церкви поставлю. Договорились?

Мать растерянно опустила мокрую тряпку, которую мяла в уставших руках.

– Нешто с Богом договариваются? – сказала она. – Это ж тебе не мастер, не начальник участка. Это Бог!

– Если Бог, пусть мне Кольку отдаст.

Сказала и отвернулась к окну. Вроде бы темнеть начало, а?

От окна, взгляд блуждающе наткнулся на единственную икону в углу. Перед ней стояла лампада, но она давно не горела – несколько лет: дочь-пионерка, а потом комсомолка запретила матери её зажигать. Образ святителя Николая, казалось, от этого потемнел больше, чем если бы закоптился от сажи.

Его единственного разрешила оставить в избе дочь-атеистка. Иконы Господа Вседержителя и Владимирской Божией Матери, оставшиеся после бабки, мать припрятала понадёжней после скандала с дочерью, обещавшей сжечь дотла эту «дореволюционную муть».

– Бог не сводник, – тихо промолвила мама. – Бог – Творец и Спаситель.

– Ой, мам, хватит! – поморщилась Вера. – Ну, о чём ты говоришь? Давно известно, откуда жизнь взялась.

– Откуда ж?

– Оттуда ж, – отрезала Вера. – Коли интересно, возьми вон книжку по биологии, почитай. Там популярно написано. Всё произошло от клетки, а мы – от обезьян.

– А клетка откуда взялась? – простодушно спросила мать.

Вера в тупике уставилась на неё. Действительно, откуда?

– Откуда надо. Особенные стечения обстоятельств. Учёные знают, – наконец нашла она уклончивый ответ. – И вообще, сходи на атеистическую лекцию, давно пора. А то сколько денег вбухала на свечки! Свечками разве пообедаешь?

– За тебя ж свечки-то ставлю, – вздохнула мать. – Да за папу, за бабушку и дедушку твоих, за моих братьев. Тоже ведь война сгубила.

– Да нужны мёртвым твои свечки! – усмехнулась Вера. – Они ж мёртвые! Никакие! И косточек, поди, не осталось от них.

– Ох, Верка, Верка, – горестно вздохнула мать. – Куда катимся с безбожием-то своим? В дыру дырой… С Богом рай, без Бога – край. Пойду я на вечерню схожу, помолюсь о тебе.

– Иди, иди, не топчись здесь под ногами, – отмахнулась Вера. – Да не торопись. Мы тут долго гулять будем. Вон зайди к соседке или к подружке. Может, и заночуешь там?

– Не знаю…

Мать ушла на кухню, бросила тряпку на печку, сняла фартук, принялась одеваться на улицу.

– Мам, к столу-то всё готово?

– Всё.

– Посуду грязную мыть сёдня не буду. Может, завтра к обеду, когда высплюсь.

– Как знаешь, Вера.

И уже в дверях, закутанная, замотанная, попросила безо всякой надежды:

– Всё ж вы не шибко балуйте-то. Веселье в пост горем обернётся.

– Конечно уж! Сама знаю!

Вера передёрнула плечами. Дождавшись стука затворяемой двери, она рассмеялась, запела какую-то песенку, и принялась накрывать на стол…

За полчаса до назначенного времени девушка раскрутила бигуди, накрасилась, переоделась. Тысячу раз передумала о своём Николае. Как он на неё посмотрел, что сказал, каким тоном, как приобнял, как поцеловал… Интересно, подарит ли что? Вдруг духи! И слова какие-нибудь при этом… волшебные… чтоб аж сердцу больно от счастья, во какие…

Вера с нетерпением сунулась к окну, зачернённому ранним зимним вечером. Она расчёсывала русые волосы, с которых аккуратно сняла бигуди, и всё глядела и глядела во двор, пытаясь что-то различить, хоть тень в неярком свете фонаря. Тени проплывали, но не те.

Наконец, залаяла и затихла Жучка возле ворот, захлопали двери в сенях, а потом и в комнату.

– Верка, гостей встречай! Ты где там? Ух, пирогами как нос зашибает! А я голодная, а я холодная, накормите меня, утеплите меня, расцелую – ах!

– Привет, Светуль! Ты одна? – крикнула Вера, в последний раз проводя щёткой по вспушённым волосам.

– Отпущу я её одну в твою лачугу, как же! – откликнулся весёлый юношеский голос. – Не дождётесь!