Ханс Хенни Янн - Угрино и Инграбания и другие ранние тексты

Янн убивает многих своих героев совсем молодыми, в лучшую пору их жизни, потому что, как он пишет в дневнике (стр. 340), большинство из них в момент вступления в мир взрослых портятся, «- и, как правило, душа у них умирает; только очень немногим удается спасти ее для новой святой жизни - только очень, очень немногим. Я полагаю, что в большом городе таких наберется лишь несколько десятков». Характерен в этом смысле диалог, который в драме Янна «Врач, его жена, его сын» (1921-1922) происходит между врачом Менке и встреченным им в штормовую ночь Чужаком -одним из тех неземных существ, или ангелов, что, по убеждению Янна, помогают творцам ( Dramen I , S. 501-502):

Менке.Почему ты не встретился мне, когда я был мальчиком? Чужак. Я еще никогда не встречался мальчику. Я - страж долгого пути. Пути мальчиков короткие. <...>

Менке.Что же мы будем делать?

Чужак.Начинать.

Менке.С какой целью?

Чужак.Ради дикости малой бесконечности.

Менке.Что это значит: малая бесконечность?

Чужак.Сотворенный мир ( Schöpfung ). <...> Спасение принесет только то желание, которое, коли исполнится, будет стоять в тесном пространстве.

В этой пьесе два подростка, влюбленных друг в друга, попав в снежный буран, совершают самоубийство из-за ощущения безнадежности, страха перед взрослой жизнью. Один из них, Ульрих, говорит второму, Карлу ( там же , стр. 572-573):

Теперь я боюсь борьбы. Я боюсь взросления, зачатия, творчества. <...> Убей меня. Я пока еще молод, пока еще красив, и тебе пока еще хватает мужества для такого поступка.

Анна = Хенни? Комедия «Анна Вольтер»

Одна забытая «комедия» ( Lustspiel ) из наследия Янна, написанная в 1915 - начале 1916 года, похоже, скрывает в себе еще недостающие нам ключи к последующей жизни и творчеству ее автора. Эта история о странных любовных отношениях между братом и сестрой на всех уровнях - и начиная с первых произносимых слов - выдает свой символический характер.

Во-первых, имена действующих лиц значимы. Еврейское по происхождению имя Анна означает «Божественная благодать» [20] Понятие «благодати» (Gnade) - в связи с творчеством - встречается и в «Угрино и Инграбании», см. стр. 111 , фамилия же Вольтер (Wolter) прочитывается как Волитон (Wollt-er, Волит-он). Anne Wolter = Анну-волит-он? В подтверждение такого прочтения, которое может показаться натянутым, сошлюсь на одно место из трагедии Янна «Ханс Генрих» (1913/1917/1921; Frühe Schriften , S. 920):

Немой.

Небо и ад борются за нас. Мы должны на что-то решиться. Мы -тот материал, из которого Далекий чеканит души.

Ханс Генрих.

Покажи мне Божественное, чтобы я пробудился или окончательно утонул! Я должен знать, чей я!

Робин(<���истопник. - Т.Б. > кричит ).

Единственное Божественное - это воля ! Ничто не превышает ее и даже не стоит с ней рядом!

Ханс Генрих.

Я не могу волить, если мне не сияет свет.

Древненемецкое имя Хельмут означает «светлое мужество», и мужество в самом деле многократно упоминается в пьесе - чаще всего как качество, которого этому персонажу будто бы не хватает, но которым, как выясняется в конце, он обладает в столь полной мере, что может служить его олицетворением. Определенно значимо имя (прозвище?) сына Анны - Рука ( Hand ); а древнегерманское имя другого сына (и его отца, художника) - Конрад - означает «храбрый/дерзкий советчик». Фамилию супругов Лахман можно перевести как Насмех, а фамилию еще одного персонажа, Вальтера Дорна, - как Колючка/ Шип/Тёрн.

Во-вторых, выясняется (правда, не сразу), что дом Анны расположен где-то вне пределов обычного земного пространства:

< Реплика Хельмута, стр. 166> И еще: мне, прогони ты меня, пришлось бы жить в домах чужих и холодных, где стены так немы и пусты, будто сами понимают, насколько они плоски; где пол - тоже плоский и придавленный, будто как раз способность нести на себе ношу в нем сломлена... А окна, окна повсюду в других местах наверняка настолько прозрачны, будто они - ничто, будто они - дыры, сквозь которые в дом проникает весь холод кричаще-яркого света; они наверняка не многоцветно-прекрасные, как здесь, и не смотрят на цветы и деревья.

Прозрачные окна ведь бывают в любом человеческом доме, а окна «многоцветно-прекрасные» (то есть витражи) - разве что в храме.

Слова Хельмута в начале пьесы позволяют предположить, как это ни фантастично, что дом Анны - где-то в крови самого Хельмута; больше того, описание этих волн крови приводит на память фрагмент о выныривающем из вод и вновь погружающемся в них замке Угрино в дневниковых записях Янна:

Хельмут.

<...> я не могу говорить с тобой - я затаился и прислушиваюсь к своей крови: ведь я чувствую, что она вот-вот громко запоет или в ней поднимется большая волна. А это было бы ужасно, потому что ты тогда погрузилась бы в меня, как персонаж сновидения. <...> Кровь мальчика бьет ключом, неудержимо; она звенит, как колокола - глухо, но с подобающей примесью высоких тонов... Женщина же - словно пустой кувшин. В нее втекает редкостная сила, в ней находит отзвук то, что достается от мальчика, - и в результате женщина обретает душу.

(«Анна Вольтер», стр. 152);

Я оседлаю коней, и, отыскав то место, где когда-то затонул удивительный замок со стрельчатыми окнами, с просторными колонными залами, с высокими креслами, с оцепеневшей колокольной башней, мы велим лютне петь, а флейте играть: ту редкостную мелодию, которую я сохранил.

И тогда из глубочайшей, из дальней глуби прорвется наверх странный рокот колокола, и из вод высвободится удивительная мелодия, и над волнами вырастут стены со стрельчатыми окнами, и башня, и ворота, и колонные залы... И звуки будут нарастать, и с жарким ликованием удивительная мелодия польется сквозь витражные стекла.

(Дневники, 24.11.1914, стр. 345)

Анна видит в себе некое отражение художника Шульца (стр. 182):

Анна.

Вы побледнели? Вы удивлены моей дерзостью, жаром крови?

Шульц.

Удивлен, пожалуй, и даже очень; но вместе с тем и несколько отрезвлен.

Анна.

Испугались собственного отражения в зеркале ?

Шульц.

Неужто я так выгляжу?..

В воображении Хельмута она однажды предстает как утренняя заря: «В самом деле, она идет - красная, красная, как кровь... Нет, не как кровь, это нехорошее сравнение... Красна, как розы... и сияет...» (стр. 188). Такой образ перекликается с началом романа «Угрино и Инграбания» (где описывается впечатление от вечерней зари?): «...у окна стоит женщина, одетая во что-то благоуханное, розовое. Я догадываюсь, что, по сути, она ни во что не одета, а благоуханный красочный аромат исходит от самого тела» (стр. 31). Интересная параллель к этому месту - стихотворение немецкого поэта-экспрессиониста Вильгельма Клемма, которое начинается так: «В каждой душе, что ни день, будто солнце восходит: / Алостъ, тепло рассвета дарит собственной крови река , / Легкость стопам возвращая. Орошаемы чувством, / Воспоминанья цветут на ближних и дальних лугах» («Исполнение», перевод мой [21] Опубликовано в: «Иностранная литература», 2011, № 4. ).