Ханс Хенни Янн - Угрино и Инграбания и другие ранние тексты

Цель поэзии - найти лик музы, выразив в этом лике мировое единство вселенской истины. Цель религии - воплотить это единство. Образ музы религией превращается в цельный лик Человечества, лик Жены, облеченный в Солнце . Искусство поэтому - кратчайший путь к религии; здесь человечество, познавшее свою сущность, объединяется единством Вечной Жены: творчество, проведенное до конца, непосредственно переходит в религиозное творчество - теургию. Искусство при помощи мрамора, красок, слов создает жизнь Вечной Жены ; религия срывает этот покров. Можно сказать, что на каждой статуе, изваянной из мрамора, почиет улыбка Ее и наоборот: Она - Мадонна, изваянная в веках. <... >

Лермонтовский демонизм через Некрасова воплотился отныне в пушкинское русло. Это русло завершилось поэзией Брюсова, в которой поднимается Великая Блудница , восседающая на багряном звере. <...> Механизированный хаос оказывается пустотой и ужасом, когда на него обращает свой взор «Жена, облеченная в Солнце». Но Ее знамение еще пока только на небе. Мы живем на земле. Она должна сойти к нам на землю, чтобы земля сочеталась с небом в брачном пиршестве . Она явилась перед Соловьевым в пустыне Египта, как София. <...> Она должна стать соединяющим началом - Любовью . Ее родиной должно быть не только небо, но и земля. Она должна стать организмом любви.

Янн вряд ли знал русских символистов. Он просто вел поиск в том же направлении, отталкиваясь от тех же источников - библейских и гностических текстов. И приходил иногда к похожим результатам. Так, словам Мережковского о «Грядущем Хаме» соответствует обращенная к Анне реплика Хельмута (стр. 194): «Мне приснилось, будто ты взяла в дом грубого слугу, который высек меня».

«Девой Радужных Ворот» называет Владимир Соловьев Софию (стихотворение «Нильская дельта», 1898). Через радужные врата попадает и Забывчивый из «Угрино и Инграбании» на остров, где встречает прекрасную деву («Как плыли вы через воды, чувствую я в себе, и ветер был вокруг вас, и рвал корабельные снасти, и волны рассыпались в зеленую пену, и очень далеко, на горизонте, стояло разноцветье радуги...», стр. 32). Но, конечно, радуга - всюду, в том числе и в Ветхом Завете встречающийся символ моста между земным и небесным мирами, сам же Соловьев дает к своему стихотворению сноску: «Гностический термин»...

Тексты Янна резко отличаются от русских «софийных» текстов - тем, что любовь он понимает как совершенно земное чувство, включающее и все физиологические аспекты. Это видно, например, по уподоблению любви Хельмута, обращенной к его недостижимой сестре, любви животного - волка или льва - к человеческому детенышу. И эта пьеса, и последующие произведения Янна - разработки понятия любви, конкретной этики любви. Одна и та же ситуация -мальчик зажигает свечи в брачную ночь своей госпожи - описывается совершенно по-разному у Янна (в «Анне Вольтер») и, скажем, в «Стихах о Прекрасной Даме» Александра Блока:

* * *

Имеющий невесту есть жених; а

друг жениха, стоящий и внимающий

ему, радостью радуется,

слыша голос жениха.

От Иоанна, III, 29

Я, отрок, зажигаю свечи,

Огонь кадильный берегу.

Она без мысли и без речи

На том смеется берегу.

Люблю вечернее моленье

У белой церкви над рекой,

Передзакатное селенье

И сумрак мутно-голубой.

Покорный ласковому взгляду,

Любуюсь тайной красоты,

И за церковную ограду

Бросаю белые цветы.

Падет туманная завеса.

Жених сойдет из алтаря.

И от вершин зубчатых леса

Забрежжит брачная заря.

7 июля 1902

Не говоря уже о том, что у Янна (очередным) женихом прекрасной Госпожи становится не Бог, а простой смертный. Янн описывает, по-существу, взаимоотношения художника (в широком смысле: вообще мастера) с его же идеалом, невозможность постоянно сохранять верность этому идеалу.

Почти полную параллель (в смысле набора мотивов, а также не лишенного иронии восприятия происходящего чуда) к эпизодам свадьбы и расставания Анны и художника Шульца мы, как ни странно, находим в мистерии Александра Введенского «Кругом возможно Бог» (1930-1931), где человек Фомин - то ли «на том свете», то ли в сновидческом пространстве - встречается с некоей Соф. Мих. (Софией?) [25] А. Введенский. Всё. М.: ОГИ, 2010, стр. 146-147. :

ФОМИН.Не может быть. Вы одна. Вы небо. <...>

СОФ. МИХ.Сергей, Иван и Владислав и Митя Покрепче меня обнимите Мне что-то страшно я изящна Но все-таки кругом все мрачно Целуйте меня в щеки.

ФОМИН.Нет в туфлю. Нет в туфлю. Большего я не заслуживаю. Святыня. Богиня. Богиня. Святыня.

СОФ. МИХ.Рази я так божественна. Нос у меня курносый глаза щелки. Дура я, дура.

ФОМИН.Что вы, любящему человеку, как мне, все кажется лучше, чем на самом деле. <...>

ФОМИНее целует и берет. Она ему конечно отдается. Возможно, что зарождается еще один человек. <...>

СОФ. МИХ.Я бы хотела еще разик.

ФОМИН.Мало ли что. Как я тебя люблю. Скучно что-то.

СОФ. МИХ.Ангел. Богатырь ты уходишь. Когда же мы увидимся.

ФОМИН.Я когда-нибудь приду.

( Они обнялись и заплакали ).

Фомин пошел на улицу а Софья Михайловна подошла к окну и стала смотреть на него.

Фомин вышел на улицу и стал мочиться. А Софья Михайловна увидев это покраснела и сказала счастливо: «как птичка, как маленький».

Две системы отсчета противопоставляются в этих эпизодах пьесы Янна: обычное, преходящее время и время вечности. (У Введенского тоже - Фомин перед встречей с Соф. Мих. говорит [26] Там же, стр. 146 : «Я буду часы отравлять. / Примите часы с ложки лекарство. / Иное сейчас наступает царство ».) Анна обращается к Шульцу (стр. 190): «Вы должны уйти, потому что начался новый день... Вы будете писать картины, хорошо. Вы уподобитесь чудовищу, дьяволу... А я буду настаивать на том, что наша свадьба осталась , вопреки быстротекущему времени и новому дню, понимаете? Я женщина, и я не расстанусь с ощущением брачной ночи».

Речь, видимо, идет о вечных творениях мастеров, которые в этой пьесе - и в романе «Угрино и Инграбания» - изображаются как дети потусторонней матери от неверных ей земных отцов.

Этот янновский мотив остановленного времени - времени любви и искусства - определенно восходит к финалу комедии «Леоне и Лена» (1838) боготворимого Янном Георга Бюхнера:

[Реплика Леонса.] Я знаю, чего ты хочешь: мы разобьем все часы, запретим все календари и будем считать дни и месяцы только по цветочным часам, только по соцветиям и плодам. Мы уставим все наше маленькое королевство зеркалами, чтобы зимы не было вовсе, а летом стояла бы жара, как на Искье и Капри, и целый год будем проводить среди роз и фиалок, среди апельсиновых деревьев и лавров.