Ханс Хенни Янн - Угрино и Инграбания и другие ранние тексты

Но для Янна данный мотив становится центральным. Обратимся еще раз к трагедии «Ханс Генрих», где вечные творения мастеров однозначно отождествляются с божественным светом (Frühe Schriften, S. 919):

Немой.

<...> Смотри, смотри: творение зодчего стоит, зачарованное, мертвое, - а все же тысячи его линий живут. Это - одна из целей Вечности.

Ханс Генрих.

Кто такие рабы Божии?

Немой.

Те, кто ради Его Творения отвоевывают у хаоса всего преходящего окровавленные, отягощенные слезами линии - путеводные нити к времени безвременья , - и восхищают их для вечности, для некоего отдаленного места, где они будут впредь пребывать в своем неподкупном постоянстве.

Позже, попав в романский собор, Ханс Генрих выразит свои впечатления так (там же, стр. 923):

Колонны теснятся ко мне, я бы хотел их обнять; однако они кажутся гигантскими, нечеловеческими. И все же это творение людей. Но они не похожи на работу многих рук. Они - как застывшая мысль, сотворенная кем-то одним и теперь вторгающаяся в мир. Ощупывать, хвататься за них хотел бы я. А чувствую, что сам схвачен, я - мною: прохвачен до мозга костей. Я бы хотел устыдиться себя и стать бесстыдным. Хотел бы думать, что здесь торжественно прохаживаются нагие мальчики - без смеха, без сладострастных порывов. Эти стены могли бы раскрыться, и обнаружились бы подземные камеры, где обрученные празднуют свои свадьбы. Ничто здесь не ограничивает моих чувств - и однако всё так неопределенно... На глаза наворачиваются слезы, но не потому, что мне грустно. Это из-за света, изливающегося сверху, или из-за некоей силы, имени которой не знаю.

Много лет спустя тема света, который есть творение человеческих рук и душ, тема особого пространства, в котором вечно существуют произведения искусства, станет центральной и для Пауля Целана (1920-1970), описывающего рождение одного из многочисленных поэтических миров, например, так (неопубликованное стихотворение начала пятидесятых годов) [27] Курсив Пауля Целана. Перевод мой. - Т.Б. :

О голубизна мира, голубизна, мне тобою приговоренная!

Я сердце облицевал зеркалами. Народ амальгамы

повинуется твоим устам: ты говоришь-смотришь-правишь.

Царство твое лежит - открытое, озаряемое тобой.

Но уже смеркается тебе, но ускользает то голубеющее,

тот сестринский мир, из средоточия твоих слов,

и я задвигаю засов поперек двери дальней дали:

занавесить хочу я осколки на стенке моего сердца -

здесь твои уходы останутся одним прихожденьем.

(«Сестра» Целана, к которой он здесь обращается на ты, - тоже сложный синкретический образ, объединяющий понятия Музы, Памяти, Правды. Но у Целана - по крайней мере, как следует из этого текста - именно она периодически приходит к поэту, а не он - к ней.)

Итак, Анна(-София) Янна растворена в крови Хельмута, который тоже есть лишь часть некоей личности («светлое мужество») и, по сути, составляет со своей сестрой одно целое. Неслучайно решение Анны стоять на перекрестках и спасать тех, кого еще можно спасти, так созвучно решению, высказанному мужским персонажем, Хансом (который явно выражает точку зрения самого Ханса Хенни Янна), в конце «Пролога» к драме «Той книги первый и последний лист» (стр. 274):

Я перестану писать драмы, которые развлекают. Я пойду по улицам и буду говорить с людьми. Я буду сопровождать каждого до перекрестка, где навстречу выйдет другой человек, и потом начну говорить с тем: я буду к нему принюхиваться, присматриваться. А когда встретится следующий человек, я его оставлю. И только тех буду я сопровождать дольше одного дня, кто знает, как употребить мои слова, - а через день я таких заберу к себе и исключу из общего жизненного потока: я сам определю им судьбу в соответствии с их достоинствами и призванием.

Напрашивается вопрос: может быть, и в жизни Янн называл себя женским именем Хенни не потому, что считал себя женщиной, а веря: в нем присутствует, наряду с мужским началом, и превосходящая его Мировая Душа, женское божественное начало? Было же принято давать мужчинам, как второе имя, имя Мария - в знак того, что они находятся под покровительством Пресвятой Девы. Имя Богоматери носил Райнер Мария Рильке, оказавший на Янна большое влияние (см. дневниковую запись, стр. 359-360). Упоминания, что он, Янн, рожает детей - то есть свои произведения - от Хармса, мелькают в дневниках, а потом с какого-то момента исчезают. В романе «Угрино и Инграбания» говорится лишь о детях женщины (Хенни?), к которой периодически возвращается их отец. Больше того: не только сам Янн носит женское имя, но и - с определенного момента, в янновских дневниках - его покровитель Фридрих Лоренц Юргенсен (Лора); а позже, в первом дневниковом наброске романа о Перрудье (стр. 353) - прототип будущего Перрудьи, тоже именуемый Лорой. Между прочим, один из персонажей «Анны Вольтер» - Петерсен, первый муж Анны, - и по звучанию своей фамилии, и по профессии (негоциант) имеет нечто общее с Юргенсеном и становится отцом ребенка Анны (Руки).

Не оттого ли вообще в пьесах Янна так часто описывается любовь между братом и сестрой («Ханс Генрих», 1913/1917/1921; «Пастор Эфраим Магнус», 1919; «Похищенный бог», 1924) или матерью и сыном («Врач, его жена, его сын», 1921-1922), что персонажи эти на самом деле представляют части одной личности? И в какой мере правомерен подобный взгляд на произведения Янна по отношению к его романам? Вспомним, скажем, такую деталь. Главного героя трилогии «Река без берегов» зовут Густав Аниас Хорн. Но мужского имени Аниас, насколько я понимаю, нет (или оно появилось уже после публикации романа). Зато словосочетание «Аниас Хорн» можно прочесть как конструкцию с первым словом в родительном падеже - «Рог Ани» [28] Русская форма имени Анна - Аня, - конечно, выглядит странно в немецком романе. Но из «Эпилога» мы узнаем, что сына Густава Аниаса Хорна зовут тоже как будто русским именем Николай (Nikolaj), а сокращенно - Колай (Kolaj). ... Анна - так зовут еще и героиню незаконченной комедии «Ты и я» (1913/1914) [29] Эта пьеса опубликована не полностью, см. Frühe Schriften , S. 1409-1412. : эта героиня празднует свадьбу с принцем Петером в замке короля Франца, отца принца, что вызывает ревность короля и заставляет его чувствовать себя шутом . А в сказочной пьесе «Бедность, богатство, человек и зверь» (1933) противоречивый образ Анны Вольтер как будто распадается на два: Софии Фьюр, оклеветанной и убитой невесты норвежского крестьянина Манао Винье, и его жены Анны Фроннинг. По поводу последней Т.Н. Васильчикова пишет [30] Т.Н. Васильчикова. Драматургия Ханса Хенни Янна. Ульяновск, 2005, стр. 213. : «...подменная, ложная невеста и жена - Анна, - при всей конкретной осязаемости ее образа (“ein grosses schweres Mädchen” - “мощная, тяжеловесная”) имеет и второй архетипический план - это мать-земля, воплощенная воспроизводящая сила . Присвоив себе жизненные силы соперницы, убив ее ребенка, Анна находит наказание в самóм своем темном деянии. <...> Янн по-новому обыгрывает мотив близнечества в этой теме биологического соперничества двух женщин. Фактически, они - как бы единое существо, но разделенное на два отдельных . Поэтому если одна теряет, другая получает потерянное. Софи теряет жизненные силы и способность воспроизводить жизнь в детях, Анна получает это вдвойне. Но Софи вдвойне получает способность вызывать к себе любовь - ее любят все, кто знает...».