Александр Беатов - Время дня: ночь

Саша стал одеваться. За окном всё так же мела метла, уже удалившаяся за дом, прочь от контейнеров туда, где несколько минут назад проехал "газик", скрипя тормозами и визжа шестернями сцепления.

"Нет… Всё-таки я был не прав…" — подумал Саша. — "Куда же дворник теперь денет весь мусор?" До помойки-то, поди, далеко таскать…"

В 91-ом отделении милиции Сашку поместили в полутёмной камере, с двумя пьяными мужиками, которые громко храпели на нарах, установленных вдоль одной стены, под крошечным зарешеченным окном у потолка. Саше почему-то сразу сильно захотелось спать. Он долго не решался лечь на нары, рядом с пьяными. Потом, всё же, присел на край, попробовал подремать сидя, но долго не выдержал и повалился поперёк нар, поджал уставшие от вчерашней велосипедной езды ноги.

Однако, не успел он погрузиться в сон, как был потревожен: один из заключённых пожелал выйти по нужде, поднялся и начал стучать в железную дверь кулаком.

Через несколько минут он вернулся, покуривая сигаретой. Проснулся другой сокамерник. Оба мужика начали знакомиться. Сашка притворился спящим, хотя больше уже не мог спать, невольно слушая разговор "коллег", оказавшихся уже как-то знакомыми друг с другом.

— Тебя за что? — спросил один.

— А! — отвечал тот. — Проститутку одну изнасиловал… Вон она, в соседней камере, паразитка, клопов кормит… Так ей и надо! Тоже замели… — Он засмеялся, поперхнулся дымом.

— А тебя? — полюбопытствовал он, откашлявшись.

— У матери денег хотел взять. Подняла крик, дура. А соседи, суки, милицию вызвали… Ничего! Скоро отпустят… Никуда не денутся!

— А это кто? — заметил Сашку второй мужик. — Вроде бы его тут не было…

— Недавно привели, — пояснил куривший. — Я слышал… Сосунок какой-то.

Сказав это, он подошёл к Сашке, толкнул его в плечо.

— Эй! Ты кто?

Саша поднялся, сел.

— Ты кто, едрёна вошь? — засмеялся мужик, глядя на Сашку. — Тебя за что захомутали? — не унимался он, всё более и более расходясь, после долгого сна на нарах.

— Не знаю… — буркнул Сашка.

— Это как "не знаю"? Говори, падло, кто ты есть? Вдруг подсадной — откудова мне знать!

— Не знаю я, — повторил Сашка. — Пришли ночью, собирайся говорят, в Отделение… Недавно нас обокрали, и родители заявили на меня…

— Ишь ты! — ухмыльнулся "Первый" — Видать, они тебе шибко любють, родители-то твои! — И он рассмеялся. Смеялся долго. Отошёл от Сашки к своему знакомому, похлопал его по плечу, как бы выспрашивая одобрения. — А?!

— Любят — как не любить! — одобрил "Другой". — Родители-то… — Он посмотрел на догоравший окурок в руке первого" и попросил: — Дай-ка докурить, Пашк…

Пашка отдал окурок, повернулся к Сашке, перестал смеяться.

Будут, паря, тя колоть! — серьёзно сказал он и, будто, потеряв всякий интерес к Сашке, стал в пол голоса пересказывать с подробностями своему дружку вчерашние приключения.

Саша снова повалился на нары. Но вдруг увидел десятки клопов, сновавших по доскам. Только теперь осознав причину своей чесотки, от которой он страдал всё это время, парень вскочил, начал выпрастывать из штанов рубашку, стараясь вытряхнуть насекомых из-под одежды.

Двое его сокамерников стали гоготать и долго умирали со смеху, глядя на него. Наконец он успокоился, опустился обратно на нары. Теперь он сидел на самом краю, до тех пор пока стая клопов не начинала приближаться. И тогда парень поднимался, делал несколько шагов в сторону, в ожидании, когда людоеды отползут назад к стенам. И это стало теперь его главным занятием. Странное дело, клопы ничего не боялись и в то же время были совсем равнодушны к Сашкиным сокамерникам.

Проводя теперь большую часть времени на ногах, он стал размышлять о предстоящем; предполагать возможные вопросы, строить ответы на них и смотреть, к каким новым вопросам его ответ может повлечь. Так, незаметно для себя он сформировал концепцию, следуя которой, мог бы без боязни, как ему показалось, ответить на любой возможный вопрос.

"Надо отвечать правдоподобно и — не договаривая", — думал он, — "Даже когда нечего опасаться." Они ухватятся за цепочку, подумают, что я проговорился, начнут тянуть — распутывать… Дотянут до конца — а там ничего нет… И новый ответ наведёт их на другой вопрос. И опять я отвечу… И так, пока они не окажутся ни с чем, и пока им не надоест приходить в тупик…

Мысли Сашки вертелись по нескольким кругам. Схема разрасталась, усложнялась. Как Штирлиц, раскладывая спички, прорабатывал возможные версии, выдумывал алиби, так и Саша не мог уже остановить поток своих мыслей, углубляясь всё более и более в детали своих возможных ответов на вероятные вопросы.

Хулиганов по очереди выпустили. Позже всех отпустили и "проститутку" из соседней камеры, громко матерившуюся "на чём свет стоял". Саша остался один… Он мерил камеру шагами, вспоминал фильмы про заключённых: "Граф Монте Кристо", "Камо"…

"Да", — думал он, — "Никакие революции никогда не уничтожат камер, тюрем, лагерей… И всегда они будут одними и теми же… И человек всегда будет чувствовать себя в них униженным, подавленным, оскорблённым… В этом их назначение. И я, понимающий это, должен быть выше своих эмоций. И даже испытывая их, подобно философу, должен с любопытством наблюдать за собою, как бы, со стороны: чем закончится этот эксперимент: победой ли философа или — монстра, вынуждающего меня жертвовать своими чувствами, физическими и душевными силами, временем моей жизни, а возможно и самой жизнью…"

Размышления Сашки были неожиданно прерваны звуком металлических замков и скрипом открывающейся двери…

Его повели по коридору первого этажа. Затем по скрипучей деревянной лестнице он поднялся на второй этаж, прошёл по другому коридору, с дверьми кабинетов по обе стороны, вошёл в один из них, с лаконичной надписью: "ПЕРВЫЙ ОТДЕЛ".

Двое людей в штатском о чём-то громко говорили, смеялись. В кабинете, с закрытыми наглухо окнами было так накурено, что Сашке сразу стало трудно дышать.

Ни на него, ни на милиционера, приведшего Сашку, не обращали внимания целых минуты две. И только когда один из штатских закончил что-то говорить, другой, взглянул на вошедших.

— Иди, Васнецов к… Андрею Поповичу… — сказал он, присовокупив рифмованную нецензурную брань, — и оба засмеялись по-видимому какой-то им одним понятной шутке. Милиционер, с фамилией известного живописца, молча удалился, прикрыв за собою дверь.

И снова штатские стали разговаривать между собой, дымить сигаретами, на Сашку не обращая никакого внимания добрых минут пять.

В одну из возникших пауз юноша не выдержал.

— Извините… — решил он обратить на себя внимание.

Оба начальника резко поворотились к нему, взглянули, будто бы только сейчас заметили в своём кабинете присутствие чего-то одушевлённого. Тот, что занимал центральное место за столом, смерил Сашку взглядом.