Александр Беатов - Время дня: ночь

Пробка плавно соскользнула с горловины и упала на пол кабины. Дядя Коля закинул голову и стал жадно глотать. Он выпил ровно половину, крякнул и протянул бутылку Алексею.

— Пей!

— Нет-нет! Я не буду… — возразил Вишневский.

— Пей, говорю! А то в милицию сдам!.. Жаль, вот, закусить нечем…

Николай усиленно внюхивался в рукав.

— Да, я бросил, дядя Коля! — взмолился Алексей. — Я в больнице лежал, лечился…

— Я те дам — бросил! Тут один недавно бросил — сейчас расскажу — так помер сразу! Пей! А то сейчас лифт кто-нибудь вызовет… Небось, ещё не доводилось в лифте-то выпивать?..

Николай рассмеялся, добродушно, по-детски радостно глядя в глаза Вишневскому.

— В лифте — нет…

И Алексей стал пить… Точно так же, как только что его спутник… С каждым глотком, вспоминая забытые вкусовые ощущения, он становился в своих действиях всё более уверенным… Под конец он крякнул, как Николай, и, перевернув бутылку, стряхнул остатки вина на пол.

Круглов подхватил у него посудину и спрятал под телогрейкой. А Вишневский вдруг почувствовал хмельную зарождающуюся радость, которую почти успел забыть из-за долгого воздержания.

Затем, сами собой, они поехали вниз… Когда двери лифта открылись, перед ними оказались какие-то люди, готовившиеся было войти в кабину, но отпрянувшие от неё, в удивлении глядя на неожиданных пассажиров.

Посмеявшись над ними, приятели поднялись на второй этаж лестницы пешком и закурили. Николай рассказал про смерть Серёги Тишина, заключив суждением о том, что покойник был тихим и потому достойным человеком, не то, что его баба, и, что если б не она, то он бы не пытался зря бросить пить, а мог бы и перешибить свой недуг…

— Да, — согласился Вишневский. — Я тоже слышал, что многие скоро умирают, если резко завязывают. Даже короткий анекдот такой есть: "ОРЗ" — что означает: "Очень Резко Завязал"… — И Алексей поведал дяде Коле о своих злоключениях, случившихся сразу после их поездки в "Запретную Зону", а также — о посещении Нины, от которой недавно вернулся…

Нина оказалась замужем… У неё — двое детей. Старший сын, судя по фотографии, очень похож на Алексея. Дети уже имеют свои семьи и живут отдельно. Замуж Нина вышла в тот же год, когда Алексей её бросил, и муж её не догадывался, что ребёнок не его. Нина ни о чём не жалела, зла не помнила. Напоила Алексея чаем, поблагодарила за московские подарки — конфеты и духи — и поспешила с ним распрощаться, пока не воротится с работы муж…

— Наверное, она ему изменяет, — сказал в заключение Алексей. — Иначе бы не боялась…

— Ну, уж ты, того! Не мерь своей меркой! Да и не тебе судить её! Главное — радуйся — простила! Небось, отпустило?

— Да, вроде того, как… — промямлил Вишневский, сам ещё не успевший об этом подумать.

Затем они спустились на первый этаж, к лифту, и повторили тот же номер, чтобы распить вторую бутылку. Самое интересное в этом деле было то, что лифт могли вызвать в любой момент и неожиданно, и, когда это таки случилось, они замолчали, поехали вниз в полной тишине, с ребяческой улыбкой поглядывая друг на друга в предвосхищении "сюрприза" и ожидая увидеть реакцию жильцов, вызвавших лифт, от их неожиданного появления в кабине…

Вишневский с непривычки сильно опьянел. Запомнилось, как дядя Коля рассказывал про какой-то трансформатор, который он вызвался вынести с Завода за бутылку, и как его пытались задержать охранники, и как ему пришлось "сбросить груз" и бежать, едва успев метнуть пропуск в окошко так, чтобы он упал в кучу других, не разложенных, и смешаться с ними. Ещё запомнилось Алексею то, как приятели стояли в очереди под самое закрытие магазина и, благодаря какой-то новой хитрости дяди Коли, успели-таки взять ещё несколько бутылок вина…

Очнулся Алексей ночью от холода на берегу какого-то пруда. Светила яркая полная луна. Рядом с ним, в грязи, валялись мокрые пиджак и рубашка, а он был в одной майке и со снятыми наполовину брюками.

"Наверное, хотел купаться, дурак!" — подумал он, одеваясь.

Хмель ещё не прошёл, и его шатало из стороны в сторону. Помочившись, он направился к черневшим неподалёку избам. Избы оказались нежилыми. Он зашёл в одну из них и, пристроившись где-то в углу, ненадолго заснул. Не выдержав холода, он скоро поднялся и, стуча зубами о зубы, двинулся прочь. Светало. Он выбрался на какую-то дорогу. Проехала милицейская машина, притормозила, но, не остановившись, поехала дальше, не обращая внимания на то, что Вишневский тянул руку изо всех сил.

"Ах! Кабы на мне была форма!" — подумал он, продолжая шагать по обочине.

Вскоре ему повезло: на его счастье неожиданно рядом остановилось такси, которое затем вывезло его из района новостройки, куда неведомыми путями завела Вишневского недобрая сила.

Саша и Игорь молча стояли у стены с надписью "Не курить!" Игорь курил.

— А может всё-таки закуришь? — спросил Игорь после продолжительного молчания.

— Нет. Я бросаю, — ответил Саша.

— Так, ведь, бросаешь — не бросил ещё…

— Нет, не хочу.

— Небось, и сигарет своих нету…

— Нету, потому как они теперь мне ни к чему.

— А, вот, если б ты сам у меня попросил, когда б хотел покурить, то я бы вряд ли тебе дал… — криво улыбаясь, говорил Игорь. — А вот теперь предлагаю и то только потому, как говоришь, что бросаешь…

Игорь проглотил "потому как" и вышло, как у пьяного, вроде "помыкак". Произнёс он так не специально, а случайно, и сам того не заметил. Саша улыбнулся на это. Игорь же подумал, что он добился своего по поводу курения, чем и вызвал у Сашки улыбку.

— Нет. Не соблазнишь! — ответил Саша.

— Да ну?! — среагировал резко его приятель — Я не соблазню — так, поди, сам соблазнишься… А? — Он вытащил из кармана пачку "Примы", подбросил слегка вверх, чтобы в прорезь пачки выскочила сигарета.

— А, знаешь ли ты!.. — Сашка вдруг особенно глубоко осознал типологичность юмора товарища, — Знаешь ли… Ведь ты сейчас говоришь не сам от себя!

— Эва! — наигранно продолжал тем же тоном Игорь. — Как же это так может быть?! — Он перестал втягивать дым и замер, держа его в себе.

— А так! В тебе сейчас говорит сам дьявол!

— Эк-ко! — Выдохнул он дым одновременно с междометием. — Сам, говоришь, дьявол?

— Ты находишься в зависимости от него. Он внушил тебе исполнять правила его игры. Вот, ты и шутишь всё в одном и том же стиле. Это называется "чёрным юмором", знаешь? И ты, как раб его, не можешь уже разговаривать по-человечески, нормальным языком…

— Это где ж ты, никак на Заводе, услыхал о нормальном-то языке? Может у дяди Коли программа испортилась, и он стал говорить по-человечьи?

— Да, не преувеличивай, ты! Я согласен, что на Заводах трудно говорить по нормальному. Мы сами придумали этот язык, точнее преувеличили, или выпячили тот, который тут в обиходе среди работяг и ремесленников… Но ведь, мы это придумали, как бы, невольно, в целях защиты от него. А вышло, что сами же запарываемся от этого и страдаем!.. Мы должны сопротивляться! Иначе совсем засосёт, и мы никогда не сможем друг с другом разговаривать о серьёзных вещах!