Луиджи Малерба - Римские призраки

— До свидания, — сказал я, придав нормальный тон прощанию и хорошо зная, что наше свидание — совершенно пустая гипотеза.

— До скорого, — сказал Зандель, странно улыбнувшись.

До скорого — где? — подумал я.

Студия Луччи Нерисси находилась на втором этаже довольно запущенного палаццо в коротком переулке делла Стеллетта, пересекающем виа делла Скрофа. Удобные, но освещенные неприятным неоновым светом лестницы. Мы вошли в полумрак маленькой комнаты, в центре которой стоял простой пармский столик в стиле Людовика Шестнадцатого, справа, на противоположной от входа стене — маленький книжный шкаф и широкий диван. Повсюду, даже на полу, были разбросаны книги, уйма книг. Полуоткрытая дверь вела в ванную. В комнате царил беспорядок, но было чисто, паркет натерт, через большое окно, завешанное легкой занавесью, в комнату проникало немного света с улицы.

Едва прикрыв дверь передней, Луччо (так я решила его называть) подвел меня к дивану, обнял, поцеловал и сразу, прокладывая себе одной рукой дорогу, попытался заняться любовью вот так, одетыми, на диване. Сначала я удивилась, но потом меня тоже охватило желание. Произошло яростное, грубое соитие. Я не думала, что получу такое удовольствие, подчиняясь сексуальному насилию этого незнакомого человека, на этом диване, в этой комнате, куда я вошла первый раз несколько минут назад. Мое тело жаждало этой встречи и теперь получило удовольствие. Когда я пришла в себя от тумана оргазма, Луччо стал меня раздевать. В мгновение ока я оказалась совсем голой, и тогда он тоже быстро разделся, и мы, обнявшись, рухнули на диван.

— Мне нравится твоя кожа, мне приятно трогать тебя, — говорил он и между тем целовал меня во все места и вызывал языком всё новые содрогания. Но если ему так нравится моя кожа, думала я, почему он захотел сначала заняться любовью одетыми? Но потом быть вместе, трогать друг друга и целоваться наконец обнаженными… Это частично искупило первоначальную неловкость.

Выходя из студии Луччо, я попросила его не провожать меня: ведь, что ни говори, я женщина замужняя. И я ушла, напряженная, а мысли мои уносились к бедному Занделю, всегда занимавшему особое место в моем сознании, а теперь вот преданному. Я свинья, дважды свинья, потому что мне не так уж неприятно быть ею. Но в душе я не очень была в этом уверена.

Я шла, низко опустив голову, ступая твердо и стараясь не сломать каблуки на брусчатке.

И словно в наказание, дома меня ждала огромная коробка шоколадных конфет, переданная посыльным нашей прислуге. Из бумаги, в которую была обернута коробка, торчала записка. Всего два слова: «Мысленно с тобой», и вместо подписи буква «З», как Зорро. Значит, Зандель решил поддерживать со мной связь посредством конфет. Какая детская идея, и опасная: коробку ведь мог перехватить Джано. Я так хотела услышать его голос по телефону, а что он сделал? Прислал коробку шоколада.

Я сосчитала: шестьдесят шоколадок, что для Занделя означает шестьдесят мыслей. Вероятно, и моих должно быть столько же. А что дальше? Что будет после шестидесятой мысли? Я положила в рот шоколадку номер один и спрятала коробку под шерстяные шарфы в мой платяной шкаф. Я все еще обижена на Занделя, который не хочет звонить по мобильнику, и не знаю, обижаться ли мне на него еще из-за этой нелепой попытки установить контакт или принять как парадоксальное и разделенное на кусочки послание.

Первая мысль после первой шоколадки: появление этой коробки сумело отравить мне близость с Луччо. Отличный результат с точки зрения Зорро.

Последнее время Кларисса разговаривает во сне. Слова неразборчивые и тревожные, словно она оказалась в штормовом море; мечется в постели, дрыгает ногами, жалуется, что ветер уносит ее одежду, просит помощи у какого-то неизвестного Луччо, но, может, я плохо понял. Кажется, что она задыхается во сне, говорит с этим Луччо о сорванной, падающей к ее ногам одежде, похоже, что она осталась обнаженной и в ее памяти воскресла деревня нудистов на Корсике. Или возник образ выходящей из воды Венеры кисти Сандро Боттичелли. Она злится на одежду, которая исчезает в морской глубине и достается обгладывающим ее рыбам. Свои невозможные проклятия она выкрикивает в сослагательном наклонении. Да, Кларисса пользуется сослагательным наклонением даже в своих снах. Она женщина утонченная.

Жена редко разговаривает во сне, но в этот период ее что-то тревожит, и она подолгу, путано что-то говорит почти каждую ночь. Надо сказать, что у нас наложено табу на некоторые темы, как будто это противопехотные мины, разбросанные на нашем пути, и мы оба не хотим взлететь на воздух. Да, мы с ней разговариваем, но избегаем таких тем, как политика, и слишком личных. Каждый из нас имеет свободную зону, которая исключает вопросы о жизни жены или мужа. Общих проблем мало. Так, например, в первые годы нашей супружеской жизни у нас была проблема — ожидание детей. Мы даже выбрали имена: Агостино и Аличе. Именам мы не придавали особого значения, выбирали просто так, следуя нашему воображению. После периода разочарования и переживаний мы почувствовали себя бесплодными, как песок в Сахаре, и это в значительной степени обусловило наши отношения. Я не хочу думать, хорошо это или плохо; конечно, обманутые надежды, не признанные открыто, но угнездившиеся в глубине, — я говорю и от имени Клариссы, — привнесли и легкое дуновение свободы, циничности в нашу супружескую жизнь. После первых лет тщетного ожидания мы вычеркнули эту проблему и не сказали о ней больше ни слова, полностью ее игнорируя.

Еще одна ночь неспокойного сна Клариссы, и опять ее сонное бормотание. Многие годы Кларисса не разговаривала во сне, а это уже третий или четвертый раз за короткий срок. Не знаю, связано ли это ночное беспокойство с Занделем и его болезнью, которая действительно произвела на нас очень сильное впечатление. Во всяком случае, в ночных бормотаниях, которые я уже разбираю, Кларисса ни разу не произнесла имени Занделя. Осторожничает даже во сне, девочка моя.

Нормально, что каждая перемена в жизни одного человека или семьи наносит мелкие травмы, о которых мы не отдаем себе отчета, но они отражаются, можно сказать, в бессознательном, хотя бы в ее снах. Зандель конечно же посещал сны Клариссы, даже если она и не произносила его имени. Зандель был для нас привычным гостем, и мы очень остро чувствовали его отсутствие и почувствуем еще сильнее, когда бедняжка уйдет туда, куда уходят все.

— Нам очень не хватает Занделя, — попробовал я прощупать почву.

— Думаю, нам надо смириться, попытаться забыть его.

— Может, он самый лучший из наших друзей, но все-таки зануда. Вероятно, мы нуждались в его занудстве.