Жан-Франсуа Дюваль - В тот год я выучил английский

Они встретились, бесконечно целовались, это был один из самых чувственных поцелуев, какой только видел внезапно притихший, маленький кинозал. Вот оно — наивысшее вознаграждение. А затем прогремел выстрел, резкий револьверный выстрел незримого из-за дерева стрелка, неожиданный и непостижимый выстрел, возмутительный настолько, чтобы на него осмелиться, нужно было быть Богом. Ковбой медленно падает, его губы, за которыми мальчишки следят глазами, отрываются от губ красотки, он поворачивается кругом, и мы видим крупным планом его лицо. Предыдущий образ прерванного нежного поцелуя оставляет шок в наших детских глазах: когда два интимно сливающихся рта перестают быть одним целым, отклеиваются друг от друга, и неожиданно язык ковбоя, вытолкнутый из нежного ротика девушки, втягивается, болезненно западая внутрь. И мы все поняли, что такое смерть. Неуловимость момента будила в нас ожидание этих четвергов и суббот, когда до начала фильма в маленьком кинотеатре от нетерпения поднимался невыносимый свист, подобный я потом слышал в старом театре, который сегодня разрушен, на первых роковых концертах группы «Черные носки» или Джонни Холидея. Вместе с приятелем, у которого была пластинка Элвиса «King Creole», мы подделали мое удостоверение личности, и я смог, хотя мне не было и пятнадцати, войти вместе с толпой и с бьющимся сердцем предъявить строгим охранникам документ, затем усесться в 8—9-м ряду, позади нас бушевала сумасшедшая компания, а наверху бурлила перевозбужденная галерка, и казалось, что вот-вот кто-то свалится вниз; самые агрессивные местные банды, одетые в черные рубашки, стекались со всех сторон. Еще до того, как концерт Джонни начался, гам, крики, свист достигли предела, этот гвалт был невыносим, как бесконечный оргазм, непрерывный поток звуков слышался со всех сторон, продолжался неправдоподобно долго. Позже я прочел в новелле «Бланш, или Забвение», как Арагон, который был на концерте Джонни, описал эту перевозбужденную толпу, грубую и молодую, пугающую и прекрасную, освободившуюся от оков и тяжести цивилизации, застрявшую в отвратительном мировом конфликте, породившем целое поколение, оно продлилось в период беби-бума, к нему принадлежал и я, и для нас рок-н-ролл становился настоящим знаменем. Когда Джонни, повторив жест Элвиса, появился на сцене буквально ниоткуда, ему не было еще и девятнадцати, в ореоле светлых волос, которым прожекторы придавали неземной вид, преображали и самого Джонни, и его голубой костюм, делали его богоподобным. Он выражал для молодежи все то желание жить, которое содержалось в музыке; мне казалось, что я уношусь далеко, мгновенно преображаюсь — появление «идолов» подобно вспышкам, и длились они не больше двадцати минут, но этого времени им хватало, чтобы возбудить зал звуками гитар и опасной барабанной дробью. Я полностью изменился, ощущал восторг, объединявший в этот вечер всех молодых людей в зале, он был самой чистой и самой сильной сущностью их жизни. Если бы впоследствии они смогли точно выделить эту огромную силу, какую вдохнул в их существование рок-н-ролл! Яд столь прекрасный, сколь и разрушительный, Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, Джим Моррисон… Дьявольский эликсир, за него можно было отдать гораздо больше, чем просто душу.

Около полуночи, когда я был вместе с Симоном и Барбарой, на рыночной площади мы столкнулись с Гарри, который стоял в очереди перед передвижной палаткой, где продавались хотдоги. Я носом чувствовал смесь запахов, распространявшихся вокруг фургончика, мешанину из вареных безвкусных венских сосисок, раздавленных гамбургеров, жареного лука, взрывной горчицы. Когда мы приходили сюда поздно вечером, нам все же удавалось устроить пир. Последний обитатель рыночной площади суетился под едва освещенным навесом своего убежища, этот продавец, индиец, возможно сикх, был для нас ночным Робинзоном Крузо. Эта ночь, на наш взгляд, едва началась, и мы вытащили немного смущенного Гарри из очереди, чтобы увлечь его к Тэсс. Сначала Гарри не хотел идти, сказав, что он не знаком с этой леди, и это было правдой, и я почувствовал, что пытаюсь соединить параллельные линии. Его стеснение соразмерялось с внешностью, я никогда не встречал никого, кто бы так сильно выражал замешательство, как если бы Портос сначала держал все мировое смущение, а затем уронил его и разбил на тысячу кусочков и отправился с нами к Тэсс, которая жила совсем не близко.

Тэсс была подругой Майка, огромная, настолько жирная, что отказывалась выходить из дома, за исключением тех случаев, когда Майк брал ее под руку, чтобы дойти до Риджент-стрит, для нее это были самые прекрасные моменты в жизни. Два или три раза Майк брал меня к ней after hours [48] После занятий ( англ.). , поздно вечером: Тэсс была из тех, у кого сидят до самого утра. Мебель в ее маленьком доме была современная, поражающая своей оригинальностью: светильники, столы, кресла, сокровища среди сокровищ; стул Корбюзье [49] Ле Корбюзье (настоящее имя Шарль Эдуард Жаннере-Гри) (1887–1965) — французский архитектор, представитель модернизма в архитектуре. , когда на него садишься, кажется, обретаешь самого себя во всем проявлении и, возможно, в искусстве. Этим вечером там, к счастью, было полно народу, в том числе пара американцев с ребенком. «His name Jack Andy» [50] Его зовут Джек Энди (англ.). , — представил Майк, которого я не видел тысячу лет. Его волосы снова потемнели, он напоминал Меркуцио, каким тот изображен в пьесе Шекспира, был слишком рано убит и как будто воскрес гораздо моложе и веселее. Он полулежал на диване, оттягивая струны старой гитары, полностью погруженный в музыку, пылавшую в нем. Джек Энди лепетал в своей колыбельке, Гарри сразу взял на себя роль няньки, и малыш ему улыбался. Симон и Барбара уселись вдвоем (как им это только удалось) на стуле Корбюзье. Тэсс снова и снова варила кофе: «Another сир of coffee, Chris?» [51] Еще одну чашку, Крис? (англ.). Я вспоминаю название песни, которую Майк играл той ночью (он называл это по-английски numbers): «Listen to that number » [52] Послушай эту вещичку (англ.). , — говорил он, когда находил что-нибудь, по-настоящему находил — это был его традиционный способ делать открытия. И так из его инструмента рождалась музыка, она появлялась в такт его пальцам, даже если он набросал ее накануне или как-то вечером, когда шел дождь и Майк сидел у себя в комнате: «What do you think? Pretty good, isn' it?» [53] Как тебе кажется? По-моему, неплохо? (англ.). Это была музыка, которую вы ощущали моментально, волнующая, тонкая, горькая, иногда резкая, какой сейчас не бывает. Она существовала только тем вечером, в той комнате в квартире Тэсс, в Кембридже, где сходились параллельные линии и где в 4 часа утра, уходя, пропитанный музыкой, нежностью, усталостью и дымом, я обнаруживал спящего в неудобном положении на последних ступеньках лестницы Гарри, а у его ног храпела собака.