Светлана Викарий - Вот моя деревня

— Тут десяти камазов будет мало. — Сделал вывод Вовушка, топая по земле ногою. Трава, грязь… Нога, обутая в галошу утопала.

Халимындра, как всегда, оказалась у забора.

— Болото тут у вас. Земли-то нет. Людка, когда молодая здесь жила, выбегала в сапогах. А туфли в руках несла. У калитки переобувалась. Хорошо, что асфальт сразу через мостик.

Непонятно все это было. У себя в огороде Надя собирала по десяти мешков картошки. За жаркое сибирское лето у нее вызревали помидоры с кулак, сладкие. Огурцы соседям раздавала. Для самих двух кадок на зиму им вполне хватало.

Уже на другой день у забора с Халимонами само собой образовалось озерцо, и халимоновские утки, привлеченные своей стихией, весело крякали от удовольствия. Надя вышла утром на крыльцо и обомлела.

Срочно нужно было проложить дорожку от калитки до дома. И засыпать озерцо. Вовка работал как раз на стройке, пообещал, что купит по дешевке старый немецкий кирпич и выложит ей эту дорожку. Слово сдержал, в воскресенье он приехал на Камазе, вывалил темно-красный кирпич и строительный мусор. Вечером взялся за лопату.

— Твою маму за ножку! Тут же на два штыка капни — вода! Он капнул в другом месте, помчался в конец усадьбы… На два штыка лопаты всюду была вода.

Дорожку все же с Вовушкой они выложили. Но к тому времени, как приехать зятю из Германии, она ушла под землю.

— Теща! — орал зять. — Что же вы купили? Домик на болоте. За такие-то деньжищи!

Досталось и двум Вовушкам. И все же рукастый зять провел водопровод, установил ванну и бойлер для горячей воды. А деньги, что привозил для окончательно расчета с Людкой, увез назад.

— Продумайте хорошо, стоит ли здесь задерживаться. В этой… Венеции.

Надя и призадумалась. Что она приобрела? Дом, пустой и холодный. Огород, не способный родить. Прописавшись в деревне, сын уехал в Черняховск. Отношения с сидячей прошмандовкой стали кошмаром. Грубая, неопрятная, она оказалась еще и алкоголичкой. Приложением ее стала бутылка пива, которую она беспрерывно сосала.

— Да где ж ты ее взял такую?

Вопрос остался без ответа.

— Она беременна. — Объявил Вовка грустно.

Час от часу не легче. Нет, не желала Надя продолжения своего рода от этой прошмандовки.

— Сделки не будет. Завтра же Людке скажу, что мы здесь жить не будем. Пусть продает дом и возвращает деньги. Домой поедем. В Анжерку. А ты давай, развязывайся, с этой сучкой.

Это было решение. С того дня начался новый отсчет. Домой, домой… только домой в родную Анжерку. Там стоял родительский дом, вырастивший их всех. Там остался любимый Славка. Вовсе неплохой мужик, хотя и со своими недостатками. Теперь ей вспоминалось только самое лучшее. И как она могла уехать от него?

Все ради сына.

Дождь лил с жестокой настойчивостью. Надя выглядывала в окно и остервенело кричала:

— Да когда же это кончится!

Халимындра, всевидящая через свое окно, с интересом выглядывала и с недоумением взирала на безумную соседку. Эта невидаль, дождь!

— Так он ведь уже четыре дня идет! — возмущалась Надя. Как же этого не может понять Халимындра.

— Эка невидаль! Идет себе да идет.

Казалось, наступил потоп, о котором она когда-то читала. Запасы воды на небе никак не хотели истощиться, дождь падал тяжелый и прямой. Барабанил по замшелой шиферной крыше монотонно, доводя Надю до исступления. Стены грозили покрыться плесенью. Под потолком сердито ныли комары. Когда же придет конец этой пытке?

Вовка не звонил. Четырехугольное лицо телевизора покрылось рябью морщин — антенна, зацепленная за сливу, болталась где-то внизу от порывов мощнейшего штормового ветра. От этого ветра качало не только кроны ветл, но и гоняло волнами траву, мертво вцепившуюся в скудную землю корнями. У Вовушки кончились сканворды. Приперся Халимон.

— Я говорю, во сне видел, как козу дою. К чему это?

Вовушка взял старый журнал — у него их было множество, полистал: «Если случиться увидеть козу во сне, можете заболеть по причине собственной скаредности». Во как!

Халимону это не понравилось.

— Я говорю, это ты так подначиваешь, что я без бутылки пришел? — обиделся Халимон.

— Написано пером, не вырубишь топором.

— А если козлят мелких видишь?

— Видеть козлят к мелким неприятностям в семье. — Прочитал Вовушка.

— Я говорю, у меня в семье всегда мелкие неприятности. — Признал сосед.

— Радуйся. — Посоветовала Надя, выставляя на стол початую бутылку водки. — Вон у Любани неприятности так неприятности. А ты говоришь!.. Кредит ее Ирка взяла для своего Мирона 150 тыщ. Он машину купил, ездит себе, а отдавать кредит не думает. Ирка не работает. Значит, кто кредит отдает? Любаня.

— Я говорю… Деточки! Будь они неладны. Вот мой Руслан. Ну, что от него толку?!

— И чем ты его сделал? Он у тебя ни баба, ни мужик. Ничего его не поймешь! — В сердцах воскликнула Надя. — Хоть бы какую девку обрюхатил, вам на радость. Может, твоя Халимындра меньше стала бегать по подружкам. Даже Ленька Вака в мужском деле с дефектом этим яичек его переплевывает!

Женился Вака второй раз, долго не вдовствовал. Видать крипторхоз яичек не давал ему продыху. Видать именно этот дефект и вдыхал в него ту любовь, которая влечет к себе и зверей и богов. Поэтому он привез из соседнего поселка Брянский Светку. Светка баба холостая — обоих детей у нее забрали в детский дом, — она их не кормила. Некогда было. Да и нечем. Мужики, что? Сделали, а сами ненадежные, говорила Светка. В детдоме им куда лучше. А надо будет, новых сделаем. Дело нехитрое. Вака вовремя подвернулся. Стали они все делать вместе — пить горькую, за щавелем ходить летом, за грибами осенью. На рыбалку. Излишки все же можно предложить односельчанам или продать у магазина.

В поселке на въезде расположились два магазина. «Луна» — четырехугольник метров в сорок зеленого цвета. Рядом летняя беседка для удобства. Его так и называли — Зеленый. Второй чуть побольше — «Светлана». Этот был Красным. И веранда его под капитальной крышей выглядела вполне убедительно. Под ней размещалось шесть столов, за которыми регулярно в любую погоду можно было справить маленький праздник души. Рядом доска для объявлений.

У железки, рядом с перроном, где некогда останавливалась Летучка, государственный железнодорожный магазин, отапливаемый печкой-голландкой — самый бедный по ассортименту и дорогой по ценам.

Продукты в долг, под запись, давали только в частных магазинах. Расплата для многих наступала двадцатого числа под пенсию. Продавщицы вычеркивали из списка должников, принимая денежки, и все начиналось сначала. С бутылки, конечно. Но были и злостные должники. Библиотекарша была должна с прошлого года больше тридцати тысяч, а являлась в магазины без зазрения совести. Но поскольку она имела высшее, когда-то педагогическое образование, к ней не могли относиться с недоверием. Ассортимент продуктов, которые она выбирала, был интеллигентный — сыр и колбаска самые дорогие, грудинка, телятинка. В то время как другие не брезговали куриными спинками и гузками, легким и почками, и даже кости говяжьи уходили в лет, за одно утро.