Нил Шустерман - Возрождение Теневого клуба

— Есть одна проблемка, — сказал я. — Мы по-прежнему не знаем, кто виновник.

— Это больше не твоя забота, — ответил мистер Грин.

— Даже если и так, я не хочу бросать дело на полпути. Мне нужно выяснить, кто этот гад.

Завуч скрестил руки на груди. Теперь он смотрел на меня не как на предмет изучения — желательно с помощью вскрытия — а как на равного себе, как на человека, заслужившего его уважение. Вот уж никогда не думал, что меня будет волновать, уважает или не уважает меня мистер Грин...

— И как же ты намерен это осуществить? — спросил он.

План я выработал, замечу без ложной скромности, блестящий. Он требовал совместных усилий многих людей — только при условии полного сотрудничества можно было разоблачить этот обман... ну если не века, то по крайней мере учебного года. Задействованы были я, члены Теневого клуба, а также мистер Диллер и школьная охрана; но что самое важное — требовалось участие самого Алека, именно ему отводилась решающая роль. Хоть Алек и ненавидел меня, я был уверен: как только мистер Диллер объяснит ему всё, он согласится сотрудничать. Потому что уж больно хорошо он будет тогда выглядеть во всеобщем мнении.

Я не встречался и не разговаривал с Алеком, но мистер Грин заверил, что директор обо всём позаботится; да и Алек с гораздо большей охотой выслушает Диллера, чем меня.

В четверг вечером я совсем извёлся, нервничая, словно актёр перед премьерой. Я сидел за письменным столом, впившись глазами в голубую джинсовую бейсболку с большими оранжевыми буквами «ТК» спереди. Вошёл Тайсон. Я попытался спрятать бейсболку, но был недостаточно проворен. Может, рассказать Тайсону о своём плане выловить гада? Да нет, хватит ему в жизни сложностей и без этого.

— Это кепка Джоди Латтимер, да? — полувопросительно сказал он.

Я пожал плечами.

— Это расшифровывается «Теннисный клуб». Сейчас многие ходят в таких.

— Но это но эта кепка — Джоди, — сказал он.

— С чего ты взял?

— Козырёк завёрнут по-особому. Я такие вещи замечаю. — Тайсон направился к двери. Наверно, подумал, что между мной и Джоди что-то есть. Я остановил его.

— Это вовсе не то, что ты думаешь, — сказал я.

— Кто говорит, что я что-то думаю?

Он ушёл к себе и закрыл дверь. Нет, не хлопнул ею, но закрыл решительно, чтобы понятно было — он вне себя. Наверно, наутро стоит ожидать рисунков с огнём.

Алек вернулся в школу в пятницу — как раз вовремя, чтобы принять участие в предвыборных дебатах. День отдыха сотворил для него чудо. Ни малейшего признака аллергической реакции. По-видимому, директор школы поведал ему и его родителям, что я не несу никакой ответственности за случившееся с ним, но Алек всё равно избегал меня в тот день, упорно не желал встречаться со мной взглядом. Ну и хорошо — я и сам ещё не был готов к разговору с ним.

Дебаты начались точно в назначенное время. Томми Николс попытался изменить свой лозунг на «Выбор мыслящих людей», но его испорченному имиджу ничто уже не могло помочь. Последний удар кандидатской карьере Томми нанесла его девушка, попытавшаяся порвать с ним. Должно быть, она была для него важнее, чем власть, поэтому он прекратил свою кампанию и стал поддерживать Катрину Мендельсон. Согласно школьному опросу общественного мнения, видео, которое показал Алек, забрало у Шерил какое-то количество голосов, а поскольку Катрина одаривала всех, кто обещал голосовать за неё, домашним печеньем, число её приверженцев росло. Однако Алек опережал всех. Хотя половину школы колбасило при виде его очередного успеха, остальная половина с готовностью вела его к победе. Ко всему прочему на него работало теперь всеобщее сочувствие — уж слишком много несчастий обрушилось на беднягу в последнее время: тут тебе и клей на голове, и скунс в машине, и клубок волос в содовой, и — венец всему — почти смертельное отравление.

Когда я в тот день заявился в школу, там всё уже было готово к большому представлению. Я имею в виду не предвыборные дебаты. Я имею в виду мой собственный спектакль . Хоть я и нервничал по-страшному, но всё время помнил, что у меня отличная команда помощников: за мной стоял весь Теневой клуб, и мистер Грин, и даже директор школы мистер Диллер тоже имел роль в пьесе. Я вошёл в актовый зал, неся свой образ Теневого Владыки. МТВ был теперь не просто окутывающей меня аурой; он распространялся от моей персоны, словно ударная волна; и я с радостью нёсся на гребне этой волны, осознавая, что в этот момент я в последний раз испытываю головокружительное чувство неохватной власти, пусть и иллюзорной. Думаю, из меня при должном стечении обстоятельств получился бы очень классный гад; и хотя, по идее, это должно было бы встревожить меня, но почему-то не встревожило. Наверно, потому, что я был твёрдо убеждён — стать гадом мне не грозит.

Дебаты шли своим чередом: люди из публики, тщательно отобранные для этой цели учителями, задавали вопросы; я ждал, не слушая ни вопросов, ни ответов, настраиваясь на то, что мне предстояло в скором времени. Впрочем, один вопрос запал мне в память. Алека спросили: «Какие качества делают тебя наилучшим кандидатом на пост президента класса?» Он ответил: «Я не боюсь бороться с несправедливостью и могу отличить правду от лжи, как бы хорошо ложь ни маскировалась». Его слова адресовались мне и сопровождались тем же самым холодным взглядом, каким он смотрел на меня до известия о моей непричастности к его мучениям. Мне, по правде, было не до того, чтобы разбираться, что происходит у Алека в голове; я предположил, что он играет свою роль в нашей маленькой пьесе, и решил, что это сигнал к моему выходу на сцену. Директор Диллер, ведущий собрание, предоставил мне слово, и я двинулся к микрофону, чтобы задать свой вопрос. Тёмная волна расходилась от меня во все стороны, порождая хор шепотков; их гомон стихал по мере моего приближения к подиуму. Когда я подошёл к микрофону, в зале царила такая тишина, что можно было услышать сипение пара в радиаторах отопления.

— Мне хотелось бы знать, — глубоким, полнозвучным голосом проговорил я в микрофон, — мне хотелось бы знать, как у Алека хватает духу и самоуважения стоять здесь и распинаться перед всеми после того, как я его унизил?

— Мистер Мерсер, — вмешался директор Диллер, — о чём вы толкуете?

— Вы прекрасно понимаете, о чём я толкую, — отрезал я. — Я сказал: «Алек, каково это — стоять здесь и знать, что там, среди всех, сижу я, человек, который приклеил твои руки к твоей же голове, который подсунул тебе скунса, который накормил тебя чилициллином и насовал волос в твою содовую? Каково это — смотреть на меня и знать, что ты ничего, ну ничегошеньки не можешь со мной поделать»?