Владимир Контровский - Рассказы Старого Матроса

В итоге общность риска и меньшая разница в интеллектуальном уровне привела к тому, что диких расправ над офицерами-подводниками практически не было, и большинство субмарин Балтийского флота к лету 1919 года сохранили свою боеспособность. Последнее обстоятельство было немаловажным — противник имелся: на смену кайзеровскому флоту на Балтику прибыли английские военные корабли.

Благополучно завершив в марте 1918 года «Ледовый поход», «Пантера» всё лето того же года плавала в Ладожском озере, исполняя специфические поручения, и благодаря этому имела исправные механизмы и сплоченный и бодрый личный состав. Зимой 1918–1919 годов «Пантера» несколько раз выполняла разведывательные выходы в Балтику, к Ревелю, борясь со штормовой зимней погодой и возникающими неполадками. Последний поход в ту зиму лодка совершила в ночь с 15 на 16 января и в феврале стала на ремонт. К середине лета 1919 года ремонт был закончен (в основном благодаря усилиям экипажа), и «Пантера» вошла с состав ДОТа.

24 июля «Пантера» была послана в Копорский залив, где периодически появлялись английские и эстонские суда, базировавшиеся на Биорке. Там она встретила две английские подводные лодки, шедшие в надводном положении. Встреча закончилась вничью: англичане заметили на гладкой поверхности моря следы торпед, выпущенных Бахтиным, и уклонились от них, но и английская торпеда прошла мимо «Пантеры». После этого «Пантере» пришлось отрываться от преследования и преодолевать линии минных заграждений, чтобы вернуться в Кронштадт и пришвартоваться к борту старого крейсера «Память Азова», служившего базой подводных лодок.

Стоянка у борта «Памяти Азова» была далеко не безопасной: английские самолёты в июле-августе 1919 года постоянно совершали налёты на Кронштадт, проявляя повышенный интерес к тому углу гавани, где стояли подводные лодки. Бахтин перешёл к внешней стенке, и эта спасло «Пантеру»: в ночь на 18 августа в гавань Кронштадта ворвались английские торпедные катера, старый крейсер-плавбаза был торпедирован и затонул.

В конце августа ранним утром «Пантера» вышла в очередной боевой поход к Биорке. После шести часов хода под водой Бахтин обнаружил в перископ английский миноносец, направляющийся в Копорский залив. Условия для атаки были неблагоприятными — эсминец атаковать не стали.

Однако терпение командира «Пантеры» вскоре было вознаграждено: в девять вечера неподалёку от острова Сескар он увидел два английских эсминца, стоявших на якорях.

Прозвенел звонок боевой тревоги. Лодки типа «Барс» были безотсечными, и Бахтин хорошо видел, как подобрались все его матросы, стоявшие на боевых постах. Дистанция до кораблей противника быстро сокращалась, и когда до эсминцев осталось полмили…

— Носовые минные аппараты, товсь!

— Носовые минные аппараты — на товсь!

— Правый аппарат, пли!

И через полминуты:

— Левый — пли!

Рывок — лодку подкинуло вверх. Часть рубки выскочила из воды. Грохот сильного взрыва, а затем — серия взрывов меньшей мощности. Один из эсминцев, получив торпедное попадание в среднюю часть корпуса, тонул; второй открыл яростный огонь из всех орудий ныряющими снарядами. «Пантера» ушла на спасительную глубину, к полуночи добралась до линии минных заграждений и до утра отлеживалась на грунте. Утром осторожно, малым ходом, двинулись к Кронштадту — англичане преследовали лодку, в её поиске принимали участие девять миноносцев и несколько аэропланов. «Пантера» всплыла только возле самых сетевых заграждений кронштадской базы, пробыв под водой свыше тридцати часов (рекорд для лодок того времени).

В штабе Балтфлота уже знали о боевом успехе Бахтина. Жертвой «хищницы» стал новейший английский эскадренный миноносец «Виттория» водоизмещением 1365 тонн. Так был открыт боевой счёт советских подводников — Александр Бахтин был первым.

За потопление «Виттории» командир «Пантеры» первым из подводников Красного Флота был награждён орденом Красного Знамени, были награждены и другие участники этой атаки. В последующие годы Александр Бахтин командовал дивизионами подводных лодок на Балтике и Чёрном море, был профессором Военно-морской академии, преподавал на специальных курсах командного состава Военно-Морских Сил РККА. А затем…

В 1926 году он был арестован, лишён наград и осуждён по 58-й статье на пять лет с отбыванием наказания на Соловках. В 1927 году лагерь ему заменили ссылкой, а в 1929 году досрочно освободили по состоянию здоровья. Первый герой-подводник Красного Флота был тяжело болен и, вернувшись в Ленинград, прожил недолго: он умер в 1931 году в возрасте всего тридцати семи лет и был похоронен на Смоленском кладбище. Можно сказать, что ему «повезло» — его не расстреляли.

Дочь и сын Александра Николаевича умерли в 1942 году в блокадном Ленинграде, жена Ольга Петровна скончалась в 1963 голу. В 1956 году Бахтина реабилитировали — как водится, посмертно. В октябре 2006 года на Смоленском кладбище Петербурга в рамках губернаторской программы «100-летие подводного флота России» был открыт памятник Александру Бахтину, а чуть позднее на доме на Васильевском острове, где он жил со своей семьёй, установили мемориальную доску. Что ж, по заслугам и честь.

В России очень любят покойников — есть у нас такая национальная особенность.

Остров Западно-Березовый, расположенный у северного берега Финского залива, напротив небольшого городка Приморск, — место красивое и практически необитаемое. Мне довелось побывать на этом острове летом 1972 года, после окончания первого курса ЛВИМУ (Ленинградского Высшего инженерного морского училища имени адмирала Макарова — ныне, в свете новых веяний, названного академией). На Западно-Березовом существовало тогда что-то вроде летнего военно-спортивного лагеря, где курсанты «макаровки», перешедшие на второй курс, проходили шлюпочную практику и «курс молодого бойца» — автомат АКМ и прочее. И на этом острове я познакомился с человеком удивительной судьбы — с капитаном первого ранга Сергеем Прокофьевичем Лисиным.

Сергей Прокофьевич некоторое время тому назад был заведующим кафедрой военно-морской подготовки ЛВИМУ, но в семьдесят втором его уже сменил на этом посту капитан первого ранга Броневицкий, а Лисин остался офицером кафедры и читал будущим морякам факультативный курс истории военно-морского искусства. Именно этим он и занимался в то лето на острове Западно-Берёзовый.

Мне, восемнадцатилетнему парню, шестидесятитрёхлетний каперанг должен был бы казаться стариком, но — удивительное дело! — не казался. Сухощавый и поджарый, Лисин напоминал старого волка, сохранившего живость и стать. И очень выразительными были его глаза — в них горел огонёк, которому могли бы позавидовать очень многие мужчины лет на тридцать моложе Сергея Прокофьевича. Лисину довелось воевать ещё в Испании, где он был советником — помощником командира республиканской подводной лодки. Запомнилась мне фраза, сказанная им по-испански: «Диференто а ла попа!» («Дифферент на корму!»), и не мне одному запомнились его слова об испанских девушках, приветствовавших моряков с балконов Картахены. При этих словах глаза Лисина вспыхнули чертенячьим огнём, и я был полностью согласен с кем-то из моих однокашников, сказавшим: «Дедка Лисин наверняка не одной сеньорите сердце разбил». Уверен, что так оно и было — ведь даже в семьдесят втором женский персонал пищеблока посматривал на бравого каперанга с вполне определённым интересом.