Данил Гурьянов - Наслаждайтесь чужим счастьем

Почти все прохожие смотрели на меня, но делали это на ходу, предпочитая обходить меня на расстоянии. Сначала на их лицах был испуг, как следствие слишком большого удивления, а потом появились либо снисходительные улыбки, либо неприкрытое презрение и враждебность. Некоторые люди шли, напряженно делая вид, что все как обычно, они уже не смотрели на меня и словно не слышали никакого крика, вероятно, боялись, что если они признают свое отношение к этому, то их заставят оказывать мне какую-нибудь помощь, и они растратят свое драгоценное время на чужого человека.

Искреннее всех отреагировала толстая женщина лет пятидесяти с покрасневшим от хмеля лицом. С непосредственностью, присущей, как правило, детям, она счастливо заорала:

— Вот дура, блин, ты посмотри! — и всю дорогу, пока не завернула, радостно гоготала сзади меня.

Я шла приятно удовлетворенная своей выходкой, даже довольная и почти счастливая. Но ничего кроме новых впечатлений эта выходка мне не дала.

Дома я решила, что моя жизнь начинается заново, потому что я потеряла работу и, следовательно, автоматически становлюсь на какой-то новый путь. Этот новый путь в моем воображении я рисовала, конечно же, более удачливым, тем более к этому были предпосылки в виде моей внезапно появившейся смелости.

Я убрала всю квартиру, постирала кое-что, приняла ванну и поняла, что готова вступать в новую жизнь. Для начала нужно сказать матери о своем уходе из школы, чтобы больше не вспоминать эту неприятную тему. Я решила сделать это, поговорив с ней лично.

Через полчаса я уже была у матери. Рассчитывать на располагающую к разговору беседу не приходилось: в их большой квартире работало несколько телевизоров, по каждому в комнате, причем в детской на звуки с экрана наслаивалась еще и музыка, которую слушал сын-подросток нового мужа матери, в гостиной визжала маленькая дочка и ее подружка — так импульсивно они выражали свое отношение к какой-то компьютерной игре, около входной двери занудно лаял ненормально активный ротвейлер, привязанный после прогулки к ручке, так как его хозяина позвали к телефону и он, не раздевшись, громко кричал и смеялся в трубку. Моя же мать лепила на кухне пельмени, невнимательно смотрела небольшой кухонный телевизор и что-то возмущенно рассказывала своей соседке Вере, которая с каким-то тщательным раболепием тоже лепила пельмени.

От шума телевизоров, магнитофона, лая, голосов у меня разболелась голова, я поняла, что поговорить с матерью по душам не удастся и потому решила побыстрее выложить все карты на стол:

— Мам, я обозвала Наталью Дмитриевну проституткой и уволилась…

Недолепленный пельмень в руках матери дернулся и застыл. Вера моментально взметнула на меня свой испуганный взгляд.

Через несколько секунд, после того как мать убедилась, что я не шучу, кухню разрезал ее порывистый крик:

— Идиотка! Нет, это идиотка, Вер!

— Правда, Нин, ты че? — заискивающе-дружелюбно, чтобы быть по обе стороны забора, вставила Вера.

— Коллектив ей не нравится! — мать вскочила и начала бегать по кухне. — А я вам скажу, что работать ей не нравится! Это же лентяйка! Мать ушла из дома, перестала обстирывать, обслуживать, так она начала характер показывать! Я представляю, какой дома срач устроила!

— Так, хватит! — поднявшись из-за стола, отчеканила я, вскипевшая, и направилась в коридор.

— О! Побежала! Побежала! — хохотнула мать так, словно ожидала этого моего действия, и тут же кинулась за мной. — А как же я тебя устраивала туда, это все, что, коту под хвост, да?

Я молча надевала пальто.

— Ты бы сейчас нигде не работала, если бы не я, ты же дармоедка классическая! Тебе даже наплевать на то, как я унижалась перед этой чувырлой-директрисой, лишь бы тебя приняли!

— Ну и толку-то! — закричала я. — Полгода работаешь и нет зарплаты! Зачем мне такая работа? Уберите своего ротвейлера, чтобы я прошла!

— Ах, ей не нравится, что не дают зарплату! Да люди в миллион раз хуже тебя живут!

В это время привязанный ротвейлер, сбитый с толку двумя кричащими женщинами, снова начал громко лаять.

Я взвизгнула и отскочила в сторону, мать стала звать своего мужа и, не дожидаясь его, схватила веник и шлепнула им ротвейлера по голове, собака с агрессией кинулась на нее, мать отпрянула, побелевшая, но тут же взяла себя в руки и снова бросилась в бой.

Я шла домой. На улице было темно и немноголюдно. Меня обогнали три пьяные двенадцатилетние девочки, звонко ругающиеся матом и вдребезги счастливые. Я не испытала к ним ни презрения, ни жалости, ни зависти. Ну прошли и прошли. Выделились из общей массы. Подумаешь. Кому они нужны? Хотя, это в массе никто никому не нужен, а раз выделяются из массы, значит, хотят, чтобы их заметили, хотят быть кому-то нужными. Я тоже хочу быть нужной, нужной обществу, дорогим людям и любимому человеку! Я скучная секретарша, лучшим определением будет «синий чулок», а эти девочки веселые и прожженные, то есть мы такие разные, но выходит, что суть у нас одна?

Неожиданно меня окликнули. Я обернулась. Сзади меня догоняли счастливая Женька с мужем. Значит, снова помирились.

— Кричу, кричу — топает себе, как глухая! — радостно выпалила Женька, поравнявшись со мной. — Куда идешь-то?

Женька с мужем и слышать не хотели, чтобы я шла домой, и «затащили» меня к себе. Они были очень счастливы оттого, что помирились. Но они относились к числу таких людей, которые, будучи, счастливы, не заставляли окружающих радоваться за них, а сами дарили этим окружающим счастье. Если бы я встретила, например, Жанку со своим любовником, то я бы им была нужна только как зритель, чтобы Жанка была еще более счастлива, осознавая, что за ее счастьем наблюдают окружающие. А Женька с мужем искренне хотели, чтобы все были счастливы так же, как они.

Весь вечер они с радостью посвятили мне. Во-первых, напоили и накормили; во-вторых, были в восторге от моей смелости по отношению к директрисе; в-третьих, на полном серьезе стали решать как мне жить дальше. Муж Женьки сразу же стал звонить кому-то из своих друзей, чтобы найти мне работу. Он долго с кем-то разговаривал и снова перезванивал, а мы с Женькой в это время пили чай и с удовольствием обсуждали общих подруг. Я была счастлива. Наконец муж Женьки сказал нам, что меня могут принять на секретарскую работу в какой-то офис, и я должна прийти туда послезавтра. Женька закричала, что мне их нужно сразить, а у меня нет действительно хорошей одежды, и поэтому она потащила меня к своему гардеробу в спальне. Мы долго мерили тряпки, то и дело вызывая мужа Женьки, чтобы он оценил меня мужским взглядом. Мне особенно понравился один костюм, а Женька сказала, что он ей стал мал и отдала его мне, уверив меня, чтобы с деньгами я не торопилась.