Анатолий Азольский - Степан Сергеич

Виталий с Курановым поднялись на второй этаж, вошли в громадную комнату, уставленную музыкальными инструментами странной формы. Два монтажника ковырялись в чреве миниатюрного пианино. Куранов дал знак:

«Молчи!» — и уверенным шагом приблизился к мужчине начальственного вида, сидевшему за столиком в углу, что-то зашептал ему. Мужчина заметал взгляды — вправо, влево, — еще более приосанился. Куранов позвал Виталия. Мужчина задал примитивный вопрос из теории усилителей низкой частоты. Виталий открыл было рот, но Куранов насел с укоризной на начальника:

— Георгий Львович, не оскорбляйте моего друга. Он знает наши побрякушки не хуже вас, Георгий Львович…

Начальник, как и кадровик, быстро согласился. Куранов был здесь, видимо, авторитетом. Он отвел Виталия в сторону, пнул ногою запыленный блок.

— Это лаборатория усилителей низкой частоты. По идее, мы должны разрабатывать новейшее оборудование, но текучка засосала. Ремонтируем электромузыкальные инструменты, они входят в моду. Сложного ничего нет.

Отечественного здесь мало, в основном заграничное барахло, австрийской фирмы «Ионика». Чинить можно, если, конечно, сам понимаешь, за это подкидывают прилично.

Виталий молчал, он никак не мог вспомнить имени Куранова. А тот продолжал болтать, спрашивать, допытываться, подбирался к Виталию, знал, очевидно, все о нем.

— Мне ведь часто свои звонят, интересуются, как я пристроился и вообще как, мол, она, жизнь, у тебя, Юрочка… А как Юрочка Куранов может еще поживать? Только хорошо… Ты ведь помнишь меня, Виталя?

— Помню, Юрочка, — выдавил Виталий.

— Ну вот, я говорил же… Долго бродишь?.. Да ты не стесняйся, я в курсе, от меня ничего не ускользнет, сам от себя ускользну, а другой нет, не ускользнет, все знать буду и о тебе знаю… Говори прямо: деньги нужны? Ну, ну, здесь свои, ломаться нечего.

— Нужны. Не особенно.

— Будут, Виталька, будут. Сегодня же. Могу и сейчас дать, да ты гордый… Сапрыкин! — крикнул Куранов монтажнику. — Можешь идти домой…

Что я тебе говорю? До-мой! — Он подвинул Игумнову стул. — Садись, жди.

Лаборатория начала наполняться людьми, выглядевшими очень странно среди генераторов, осциллографов, чадящих паяльников и куч радиомусора. Явилась полная высокая дама в черном, глубоко декольтированном платье, с ниткой жемчуга на гладкой белой коже. Пришел старомодный старичок, притулился в углу, раскрыл «Советскую культуру», читал невнимательно, пронизывающим взглядом втыкался в каждого входящего. С милой улыбочкой прискакали две девушки с нанизанными на тощие руки браслетами. Влетел цыганистый красавец — галстук-бабочка, волосики уложены, как на картинке, — со значком на коротеньком пиджачке, изображавшим скрипичный ключ. Все знали друг друга, все обменивались кивками и улыбками. Последними вошли двое. Впереди совершенно растерзанная дама в платье с кисейными рукавами, чем-то смущенная, возможно — ощущением незавершенности своего облика, ей очень пошла бы папироса в зубах или татуировка на запястье. А вторым бодро двигался странно одетый мужчина. Поверх реглана он выпустил воротник летней рубашки, шею и грудь забыл прикрыть шарфом, на ногах — стариковские боты, в руке он держал облезлую шапку с торчащим ухом, второе бессильно свешивалось вниз.

— Александр Борисович, Александр Борисович, ну что ж, Александр Борисович? — кричали со всех сторон. — Будет запись или нет?

— Композитор, — зашептал подсевший к Виталию Куранов. — Сейчас, я тебе говорил, в моде электронная музыка, инструментов мало, единственное место, где они всегда есть, — это наша лаба, вот и приходится тянуть волынку. Дадут инструмент, а мы его ремонтируем три или четыре месяца, записываем музыку. Твое дело — крутить ручку шумофона, видишь, в центре.

Александр Борисович сел на тумбочку перед музыкантами (они уже разобрались по инструментам), возгласил:

— Часть первая. «Омут».

За спиной его возник спортивной выправки молодец в строгом черном костюме, оглядел всех, проверяя готовность, тревожно посмотрел на Куранова, и тот удостоверил ужимкой, что незнакомый — Игумнов — свой парень. Молодец отступил на шаг, еще раз обволок всех запоминающим взглядом и как сквозь пол провалился.

Мрачная мелодия осеклась через несколько тактов. Александр Борисович, грозя развалить тумбочку, долбанул по ней ногой и напрягся, вглядываясь в девушек-арфисток. Те наперебой стали объяснять: они не виноваты, здесь в нотах стерт бемоль. Вновь разлилась засасывающая тоска мелодии. Повторили «Омут» три раза. Монтажник нажал кнопку магнитофона. Прослушали, повернувшись к динамику, записанную часть первую.

— Хорошо, — промямлил Александр Борисович. — Часть вторая. «Рассвет и дождь».

В середине пьесы он гневно уставился на Виталия и добился, что тот ровно на столько, сколько надо, отклонил рычажок от среднего, нейтрального положения и, выждав, потянул обратно. Все сошло гладко. Куранов, примостившийся у пианино с пятью клавишами, выстукал пальцем красивый перезвон колокольчиков.

«Рассвет и дождь» повторили, кое-что исправили, прослушали каждый вариант исполнения, Александр Борисович сказал, что хватит. При шестом повторе третьей части («У причала») полная, в черном дама сбилась, нажала что-то не то и испуганно заверещала:

— Нет, нет, нет! Я виновата, это я целиком виновата!

Александр Борисович смотрел куда-то под ноги даме. Оркестр напряженно ждал.

— Повторим. — Александр Борисович встрепенулся. — Нонна Михайловна, я прошу сыграть так, как при ошибке.

Сыграли. Александр Борисович засиял, прослушав запись. Достал замусоленный карандаш, вытащил из-за пазухи сверток с нотами, близоруко наклонился, вписывая. Соскочил с тумбочки, энергично потряс кулачками, разминаясь. Монтажник колдовал над магнитофоном. В полном молчании, переглядываясь, прослушали все три части. Засекли время. С листком в руке появился спортивный молодец. Он заполнял гонорарную ведомость.

— Игумнов Виталий Андреевич, — продиктовал Куранов.

За полтора часа, уместившихся в пятнадцатиминутную запись, Игумнов заработал пятую часть месячного оклада ведущего инженера. Растерянно отошел он от кассы, полагая, что произошла какая-то ошибка — не здесь, в лаборатории, а вообще.

В шашлычной Куранов сделал обширный заказ.

— Часто у вас такие спектакли?

— Когда раз, когда два в неделю… Я, Виталь, знаю твою одиссею, мне ведь звонили ребята, рассказывали, не мог предположить, что ты унизился до поисков работы. С твоим-то дипломом, с твоими-то знаниями!.. Смешно! Вообще зачем ты вляпался в изобретательство? Смешно — переть на начальство, лезть на рожон. Смешно…

Когда выпили, Куранов заговорил еще быстрее, стал объяснять, кто такая Нонночка.