Анатолий Азольский - Степан Сергеич

Новый заместитель начальника отдела не стал лоботрясничать, как предполагали некоторые. Он никого не дергал, на доклады к себе не вызывал, демократически обходил по утрам лаборатории, кого-то продвинул, кого-то снял. У Немировича сразу образовалось так нужное ему время для проталкивания докторской диссертации, и когда однажды директор спросил его о Стригункове, он ответил с воодушевлением:

— Без таких проходимцев наука обойтись не может.

— Ты хочешь сказать — организаторов…

— Ну, это уже детали.

Настоящие организаторы не засиживаются в кабинетах — Мишель Стригунков зачастил во второй цех. Он обрел финансовую независимость, в долг у Шелагина денег больше не брал.

— Послушайте, майор, — вопрошал он, когда Шелагин заходил в регулировку. — Что с вами? Где ваш пыл? Где горение на работе? Я начинаю приходить к мысли, что вы попали в сети иностранной разведки…

Ни словечка в ответ… Степан Сергеич отворачивался, уходил. Надо ли давать отпор, нужно ли гнать нахала?

Валентин Сорин надумал жениться. Дундаш украл где-то фотографию Лены Котоминой, сестры Валентина одобрили ее внешность, благословили брата. Сорин не щеголял отныне в грязных халатах, не пил даже после получки, мата от него не услышишь, переиначивал его в совсем необидную брань.

— Остепеняешься? — сквозь зубы спросил Петров.

— Пора. Девка она что надо.

— Ну-ну… — И Петров засвистел.

За полтора года Лена осмелела, танцевала на институтских вечерах, получила четвертый разряд, работала по пятому, умела поругаться с нормировщицей из-за десяти копеек в наряде. Ей не десять копеек нужны были, она отстаивала свою юность, свою независимость, хотела, как все девушки цеха, получать больше и одеваться лучше: купила английские туфли и югославскую кофточку за четыреста рублей, часики «Эра». Она еще слабенькая, и Чернов посадил ее к самому окну, здесь не так душно, здесь светлее. В цехе красавиц много, подружки не ссорятся — некого делить, — а Лена вовсе не красавица, просто хорошенькая, в ней «что-то есть». У нее много знакомых по школе. Если задерживается в цехе — идет к комплектовщице, Степан Сергеич всем разрешает звонить. Лена говорит в трубку сухо и кратко: «Сегодня не могу». По вечерам и ей, как другим девушкам, звонят из города, девушки дают знакомым телефон комплектовщицы, в цехе два телефона подключаются к городской сети, не будет же Виталий Андреевич бегать подзывать тебя, а комплектовщица крикнет, Степан Сергеич, тот тоже подойдет, скажет, что просят к телефону.

Практичный Валентин не столько готовился к женитьбе, сколько подготавливал невесту к замужеству. В том, что Котомина будет невестой, он не сомневался: все женщины теряли благоразумие от его киноулыбки. Пока же он по совету сестер следил за нравственностью Котоминой, обрывал вредные для нее знакомства.

В конце месяца, как всегда, день тяжелый, работы навалили часов до десяти вечера, домой ушли только сборщики. Дважды комплектовщица кричала:

«Котомина! К телефону!» Дважды Сорин ругался на всю регулировку. Наконец пригрозил:

— Так дело не пойдет… Охмурят ее разные стиляги.

— Что предлагаешь?

— Пусть только еще раз позвонят. Я с ними поговорю.

Он пошел к комплектовщице и предупредил ее, чтобы его позвали к телефону, если позвонят Лене. Вдруг Петров засмеялся, давясь и всхлипывая.

Выбежал в коридор, увидел Туровцева, потащил за собой. Быстро договорились.

Туровцев тоже смеялся.

Петров ковырялся в блоке и вместе с тем прислушивался, часто поднимался, следил за Валентином. Вот к Сорину подошла комплектовщица, что-то шепнула. Тот бросил все, помчался к телефону, не заметив, как Петров выскользнул следом за ним и скрылся в комнате Туровцева.

— Вам кого? — спросил Валентин Сорин.

— Ленку, — измененным голосом сказал Петров.

Минутою раньше Туровцев набрал местный номер комплектовки, сказал же, прося Котомину, что звонит из города.

— А кто это говорит, кто ее спрашивает?

— Тебе, сука, какое дело?

Сорин обалдел от наглости собеседника. Не такими он представлял себе друзей Лены.

— Ты мне не сучи, подонок… Я с тобой по-культурному хочу поговорить.

Брось закручивать Лене шарики. Она не для тебя, подонок.

— Уж не для тебя ли, фраер ты распоследний…

Валентин кипел. Вспомнил любимые выражения друга Саши и пообещал подонку «обломать рога».

— Когда же? — последовало уточнение.

«Толковище» продолжалось еще пять минут. Сорин изощрялся в каторжном фольклоре, собеседник вполне квалифицированно отвечал тем же. Договорились: метро «Новокузнецкая», десять часов вечера, по три человека с каждой стороны. Комплектовщица слушала все это, зажав уши.

— Все? — Валентин терзал ворот рубашки.

— Нет. Не забудь захватить с собой клочок газеты.

— Зачем?

Петров сразил его известным выражением Бенвенуто Челлини:

— Завернешь в бумагу свои уши. Это единственное, что останется от тебя.

Сорин шмякнул трубку о стол, руки тряслись от злости и обиды.

— Хороших же знакомых ты выбираешь себе…

Лена слушала его, в детской забывчивости приоткрыв рот… Вдруг она заплакала горько и недоуменно. В ее светлый мир десятиклассницы влезли страшные слова, грязные намеки. Она плакала, спрятав лицо, и паяльник дымился в руке ее, а кругом возмущенно галдели девушки. Ничего не понимавший Сорин не мог перекричать их и ушел.

— Позасорили Москву блатными, куда только милиция смотрит… Кто пойдет со мной? — спросил он.

— В чем дело? — осведомился, позевывая, Петров. Он имитировал длительное сидение на жестком стуле: вытягивал руки, ноги, выгибал спину.

Сорин сообщил о разговоре по телефону. Петров тоже рассвирепел:

— Я еду. Нужен еще один здоровый кулак. Дундаш, ты как?

Фомин сидел тихий, озябший: не видел, не слышал, не понял.

— Ввязываться не хочу. Милиция есть. Туда и обращайтесь.

— Это правильно с точки зрения представителя шестой колонны. Шестая колонна соблюдает законность, пока законность крепка. Как только дала она трещину — творить беззакония можно. Так?

— Не поеду.

Крамарев кричал, что драться так драться. Надо сбегать в первый цех, выточить ножи подлиннее и повострее. Где наша не пропадала, не дадим Валентина в обиду.

Нашли третьего — здоровенного монтажника Колю Чистякова, бывшего моряка, потому у него и прозвище было — Боцман. Запасным в команду вызвался Туровцев, непонятно чему смеявшийся.

— Нечего зубы скалить! Силами общественности пора покончить с хулиганьем!

— Что — я? Я ничего… — Туровцев присмирел.

Крамарев определился в провожатые, суетился больше всех. Но Петров неожиданно заартачился, надо, сказал он, идти пораньше, чтоб успеть в магазин. Выпили в отделе соков. И добавили. Тут Петров раскрыл секрет, а Туровцев подтвердил.