Валентин Черных - Взрыв Секс-бомбы

Большой актер невысокий, спортивный, с резкими, правильными чертами лица, играл военных, милиционеров, инспекторов охоты и рыбной ловли и вообще руководителей. Он хорошо носил костюмы и мундиры, у него был многозначительный взгляд, и он мог играть умных, немногословных мужчин.

Теперь ему перевалило за пятьдесят, и он позволил себе небольшую модную небритость, что в учителях не поощрялось. Она его об этом сразу предупредила.

— Нет проблем, сбрею, — тут же согласился он.

Большой актер был одет в скучный по нынешним временам финский костюм в полоску, модный лет пятнадцать назад, когда костюм надевался только на премьеры и на праздники, его можно носить и двадцать лет. И ботинки на нем были хорошего качества, но старомодные, и галстук чешский, из плотного шелка, уже немодный. По заказанным рюмке водки, селедке и кофе она поняла, что Большой актер не при деньгах, и она тоже сделала скромный заказ: не осетрину, а судака и самый дешевый коньяк.

— Как Секс-символ? — спросил Большой актер.

— Муж американец, две машины, дача, сын учится за рубежом. Теперь она не только актриса, но и продюсер. Заказала сценарий под себя, достала деньги на съемки.

— Какая несправедливость, — сказал Большой актер. — Мы всю жизнь пашем, а вы, если у вас большая жопа и грудь, и замуж выходите за американцев и достаете деньги на фильм.

— Большая жопа и грудь у многих, но не многие становятся Секс-символами десятилетия, — возразила Ассистентка. — Наверное, это судьба — оказаться в нужном месте в нужное время.

— В нужной постели с нужным человеком, — поправил ее Большой актер.

— Но ведь ты тоже оказывался много раз в нужной постели и с нужной женщиной.

— Тоже верно, — согласился Большой актер. — Я пытался найти деньги. Ходил по банкам. Принимали. Поили кофе с коньяком, расспрашивали кто с кем спит, а назавтра забывали. По телевидению каждый месяц идет какой-нибудь фильм с моим участием, но меня помнят только пятидесятилетние женщины, а они и их мужья уже не занимают ключевых постов, не принимают решения. Старые фильмы не смотрят, у них и на новые-то нет времени. Вы с актерами заключаете договоры на фиксированную сумму или по количеству съемочных дней?

Она ждала этого главного для актера вопроса и ответила привычной отговоркой:

— Это продюсерские дела.

— И все-таки, сколько платят нынче актерам моей известности? Тысячу долларов в смену?

— Тысячу требует …ский. На меньшее не соглашается. И его уже никто несколько лет не снимает.

— А пятьсот я могу требовать?

— Съест-то он съест, да кто ему даст?

— Неужели за триста?

Она знала, что больше двухсот за смену Большому актеру не дадут. Его еще помнят ровесники, но они в кинотеатры не ходят. У нее в офисе были еще трое Больших актеров и один очень хороший, но очень пьющий актер, и всем она уже раздала сценарии. Режиссер был предусмотрительным и всегда имел актерский запас. Но у Большого актера были преимущества: Режиссер помнил его по учебе в Киноинституте, на Большого актера не надо шить одежду, он будет хорошо и органично смотреться в своих старомодных пиджаках и вечных ботинках.

Она не имела права называть актерам суммы, на которые они могли претендовать. Актер не должен знать, насколько сильно его хотят снимать. Но она по-прежнему симпатизировала Большому актеру и поэтому выдала почти служебную тайну. А тайна заключалась в высказывании продюсера:

— Все пять предложенных актеров одной примерно известности, одинакового таланта, поэтому и стоимость их одна и та же. Больше двухсот мы платить не сможем, потому что Секс-символ предельно завысила себе гонорар. Но она достала деньги, поэтому имеет на это право.

— Соглашайся на двести, — сказала она Большому актеру.

— Если я соглашусь, то все будут говорить, что я покатился вниз.

— Кто тебе не разрешает говорить, что ты снимаешься за пятьсот?

— А завтра кто-то заглянет в ведомость?

— Никто не заглянет. Уже несколько лет нет общих ведомостей на оплату. Все получают в конвертах, и никто не знает, кто сколько получил.

— Сейчас у меня плохо с деньгами.

«Не сейчас, а уже почти десять лет», — подумала она и пожалела Большого актера. Если бы он родился лет на двадцать позже, то нынче был бы нарасхват: сейчас требовались модные и крепенькие тридцатилетние мужчины на роли бандитов и спецназовцев.

Она вспомнила, как хотела выйти замуж за Большого актера. Теперь она знала, что после нескольких сытых и обеспеченных лет она была бы женой стареющего и малообеспеченного человека. Если бы не ушла в ассистенты, то сейчас торговала бы на рынке, чтобы содержать Большого актера. Ее роман с ним длился не больше месяца, но этот месяц запомнился. Большой актер запомнился и как любовник. Уже много лет она сравнивала с ним мужчин, с которыми спала, и он по-прежнему оставался лучшим. И только сейчас она поняла, почему хотела, чтобы на роль утвердили именно его. Она надеялась, что у них возобновится роман. Пусть ненадолго, на несколько дней, всегда приятно вернуться в счастливое прошлое.

Она знала, что режиссеры перед съемками запивают от страха, и относилась к этому греху с пониманием. Она была знакома с конструкторами космических ракет, которые уходили в запой перед стартом, знала автомобильных гонщиков, запивающих перед соревнованиями. Им требовалась разрядка.

У нее тоже был страх перед началом съемок. Она пробовала выпить накануне, чтобы утром вместе с опустошением приходило спокойствие, но получалось наоборот. С утра частил пульс, она возбуждалась, потом почти засыпала на съемочной площадке. А несколько лет назад перед съемками у нее начались стойкие запоры. Кишечник не хотел опорожняться. Она начала делать клизмы.

И сегодня перед началом съемок она сделала клизму и вспомнила интервью кинозвезды тридцатых годов, когда та на вопрос о счастье ответила:

— Это когда опорожняется желудок.

Она приехала на студию. В гримерной ее уже ждала самая лучшая гримерша. Все запомнили, когда она отстранила гримера, который не сделал то, что она просила.

Она давно привыкла, что ее просьбы все расценивали, как приказ, который не обсуждается.

— Ты уволен, — сказала она тогда гримеру.

— Вы не можете меня уволить, — ответил гример, — я состою в штате киностудии.

Она никогда не спорила с обслугой. Пошла к начальнику цеха, и на этой картине гример уже не появился.

Стас был загружен в театре и не мог сниматься в ночных сменах, к тому же он был занят еще в трех фильмах, и каждый час суток у него был расписан. Для съемок он выделил пять дней с утра, записав в договоре, что его должны отвозить в театр за час до начала спектакля.

Поэтому с ним снимались сразу все сцены. Режиссер мог начать и с финальной сцены, но начали с их первой встречи.