Валентин Черных - Взрыв Секс-бомбы

— С чего бы это?

— С того, что она сопродюсер и вложила половину денег в этот проект.

— Не своих же? — не сдавалась Елизавета.

— Не своих. Но она их достала. Доработка сценария, я уверен, будет ошибкой. Я только пока не могу разобраться: случайной или преднамеренной.

— Ты думаешь, ее хотят подставить?

— Я не думаю, я уверен, что это так, только не могу понять, кто и за что. Но попытка не пытка. Я готов переделывать эту любовную линию, если ты будешь рядом.

— Я буду, — пообещала Елизавета.

— Весь день. Мне очень понравилось с тобой спать. Я могу готовить, кормить тебя, только чтобы ты была рядом.

— Не могу, у меня собаки.

— На время работы я могу перебраться к тебе, или ты перевезешь собак ко мне. Нам надо некоторое время пожить вместе, чтобы понять, не раздражаем ли друг друга и вообще приживемся вместе или не приживемся. Ты готовить умеешь?

— Умею. Только я сейчас на мели, у меня нет денег, а хорошая еда делается из хороших продуктов. Есть, конечно, гениальные женщины, которые и из говна сделают пиццу, но я, к сожалению, не из таких. Я выросла в доме, в котором всегда были качественные продукты.

— Еда не самое главное. Мне важно понять, сможем ли мы быть партнерами по жизни.

— Объясни…

— Когда ты позвонила и стала настаивать на встрече, я сразу понял: какая-то подстава. Она участвует в заговоре. Кто настаивал, чтобы ты убедила меня в переделке любовной линии?

— Поскребыш.

— В чем ее интерес? Она же ненавидит Секс-символа.

— Она хочет пристроить Стаса, он звезда ее Актерского агентства. Но если честно, я не очень понимаю, что она затевает.

— Но тем не менее помогаешь ей?

— Отрабатываю. Она мне устроила редактуру. Мне сейчас очень нужны деньги.

— А ты вышла бы за меня замуж?

— Любовник ты хороший, так что здесь противопоказаний нет. Может, конечно, старался в первый раз. Давай попробуем притереться. На время работы над этим сценарием поживи у меня, а если тебе лучше работается у себя дома, я перееду со своими собаками к тебе.

— Ты скажешь мне правду, если я угадаю, о чем ты еще подумала в этот момент?

— Скажу, — пообещала Елизавета.

— Ты подумала: а почему бы и нет. Заодно и сэкономлю. Он же еду будет покупать за свои деньги.

— Да. А как ты догадался?

— В этом ничего сложного нет. Все женщины так думают, только не все признаются. Первый тест ты выдержала.

— Знаешь, почему я никогда не любила сценаристов, да и режиссеров тоже, и художников?.. Потому что они понимают все наши бабские примочки. Входишь, он смотрит на тебя и все замечает. У меня два мужа были из офицеров, на службе они, может быть, что-то и замечали, а дома свой аппарат наблюдения выключали, а вы и подобные вам никогда не отключаете свое наблюдение, а постоянно находиться под наблюдением тяжело.

— Знаешь, что о тебе говорят?

— Что?

— Порядочная, упорная, надежная, но глуповата. Они заблуждаются. Конечно, ты вряд ли умнее меня, но точно умнее очень многих женщин, каких я знаю.

Раньше, при советской власти, когда он подписывал договор с директором киностудии, наступало абсолютное спокойствие. Как минимум на год государство снимало с него все заботы. Его привозили и увозили с киностудии, платили зарплату, и с ним ничего не могло произойти. Если он заболевал, то съемки приостанавливались, иногда на неопределенный срок, до выздоровления, которое иногда затягивалось на несколько месяцев. В такой ситуации производство фильма консервировалось, и сроки сдачи переносились на следующий год.

Теперь он подписал кабальный договор с Продюсером, в котором предусматривались все ситуации. Если врачи ставили диагноз, по которому он должен отсутствовать на съемках больше десяти дней, Продюсер мог заменить его другим режиссером. И врач его мог освидетельствовать только определенный, указанный Продюсером.

Договор регламентировал всё, даже какого класса машина должна привозить его на киностудию. Обычно его и актеров привозили на «Жигулях» или на студийных «Волгах». Теперь только на машинах класса «Волга», как указывалось в договоре.

Но по этому договору он был обязан вносить поправки по указанию Продюсера, заменять актеров по предложению Продюсера.

Он поинтересовался, подписывают ли другие режиссеры такие же кабальные договоры. Оказалось, что все вначале сопротивляются, а потом подписывают. Режиссер попытался сопротивляться, тогда Продюсер передал ему через Ассистентку: «Будет выдрючиваться, заменим более послушным».

Режиссер возмущался и кричал на Ассистентку:

— Почему он передает через тебя?

— Я не знаю. Спросите его сами, — отбивалась Ассистентка.

— И пусть ищет более послушных! — кричал Режиссер, но не очень громко, чтобы не услышали в соседних комнатах, где расположились продюсерские службы.

— Не надо. Не уходите, — умоляла его Ассистентка. — Вы станете снимать другой фильм, а я останусь без работы.

— Не останешься, — кричал Режиссер. — Уйдешь на другую картину со мной.

— Теперь всю съемочную группу определяет Продюсер, поэтому на следующую картину меня могут не взять даже с вами.

— Еще как возьмут! Умолять будут.

И он вспомнил, что уже несколько лет его никто не умолял. Он всегда снимал профессионально добротные, идеологически необходимые фильмы, зная правила, выработанные властью. Эти правила практически не пересматривались, и только иногда вносились незначительные коррективы. В последнем фильме о партизанах консультант рекомендовал не уничтожать немцев десятками, потому что, если немцев погибло шесть миллионов, а наши потери официально признавались в тридцать миллионов, значит, как минимум у нас погибло в пять раз больше. Правдивее будет, если немцев показать хорошими солдатами.

Он выполнил указания консультантов. Он и сейчас готов был выполнить все указания продюсеров, но это совсем не значило, что получится интересный фильм. Раньше в кино режиссеры делились на несколько классов, неофициально разумеется. Все знали: этот способный, может быть, даже талантливый, потому что получает призы на международных кинофестивалях, о его фильмах спорят в киноклубах, у них, как у оперных теноров, есть свои ярые поклонники. А этот снял по крайней мере один интересный фильм, о котором спорили зрители. Его отметили на не самых значительных, класса «А», но все-таки известных кинофестивалях. Другие картины у него были слабее, но все надеялись: а вдруг получится снова.

Была группа государственных режиссеров, которые снимали фильмы к юбилеям: к юбилею известной битвы, юбилею стройки национального значения.

Были просто крепкие профессионалы, в число которых входил и он. Ему не хватило пяти-шести лет и двух-трех картин, чтобы войти в группу государственных режиссеров.