Джулия Тот - Гном

Сергей поспешно прошел в прихожую, открыл шкаф и начал поочередно выкидывать на пол висевшие в нем вещи, пока не нашел куртку с капюшоном и, отложив ее в сторону, запихнул все остальное одной кучей обратно в шкаф. Стоя перед зеркалом, надел куртку, натянув капюшон на лицо, насколько это было возможным, и попытался посмотреться в зеркало. На улице был вечер и в прихожей, куда свет сейчас попадал только из комнаты, стоял полумрак. Почти с радостью, в зеркале он увидел мальчика без лица в куртке с капюшоном. Сергей поспешно надел ботинки, выдернул из двери ключи и вышел из квартиры — впервые один, но наверняка зная, что никто не поймет его карликовости за темнотой улицы и тенью капюшона. Он шел посмотреть, во сколько вечером закрывается магазин на первом этаже их дома и как работает почта, на ходу додумывая, что зимой темно до восьми утра, и он может выходить из дома и утром.

Вернувшись в пусто-тихую квартиру, откинув капюшон назад, Сергей несколько минут стоял, пытаясь немного заглушить биение сердца, казалось, пытающегося разорвать ударами грудную клетку и оглушить его. Уже в состоянии стянуть ботинки и пройти в комнату, он подумал о пустом, скудно освещенном магазине. Стоя перед его грязной витриной десять минут назад, он представлял, как он войдет в него и ему придется снять капюшон, как продавщицы заорут от ужаса или начнут отпускать идиотские шутки и по базарному хохотать. Придумать что-либо во избежание этого — он не мог и решил, что будет ходить только в магазин на первом этаже и на одну и ту же почту, чтобы сложился маленький круг людей, которые через некоторое время привыкнут к нему и не будут ни удивляться, ни спрашивать, ни смеяться.

Он посмотрел на деньги на столе и, вспомнив, что от страха бросил считать, продолжил, чтобы знать, сколько времени у него есть, чтобы придумать, где он будет брать деньги на существование. Купюры были мелкими и его надежда, что, может быть, ему хватит их надолго, рассеивалась. В панике, еще не закончив считать, он уже думал, как может использовать свой, полученный год назад, диплом переводчика, но тут же обрезал эту возможность — ему придется объехать не одно издательство, чтобы просто узнать о самой возможности получения работы, и он был уверен — ответ о занятости всех вакансий переводчиков на ближайшие двадцать лет будет слетать с уст людей при одном его виде. Проходить же ад поездок только для того, чтобы убедиться в своей правоте — сил у него не было.

Сергей почувствовал — первый раз в жизни, — как он от нее устал. С родителями он привык к каждодневному и ежегодному существованию, без изменений, с редкими подарками — поездками. Сейчас же надо опять придумывать, как, на что и, вообще, зачем жить. Только чтобы смотреть с балкона на мир и перебежками добираться вечерами до магазинов, чтобы не умереть с голоду, сидя на том же балконе? Усталость и невыносимость бесполезности и безысходности неожиданно проникли во все его существо так сильно, что он, пытаясь избавиться от них, побрел в свою комнату, чтобы выйти на балкон в надежде, что ночные шумы города подтвердят, что люди в мире есть и что они помогут. В этот момент он увидел полуоткрытый ящик своего стола и, неожиданно вспомнив, что в нем, рывком открыв, вытащил толстые две тетради, из которых от резкого движения — уже в его руке — выпали, с громким шелестом возвращающегося прошлого, несколько десятков фотографий. Открыв балконную дверь, Сергей вернулся к хаотично валявшимся на ковре листкам с лицами и, сев в середину бумажного хаоса, положив толстые тетрадки перед собой, начал медленно рассматривать фото.

Прошлое смотрело на него и карьерными улыбками его — еще маленького не по росту, а по возрасту — с родителями, и его — с букетом в руках, впервые переступавшего школьный порог, и двумя счастливыми, нелепыми рядом друг с другом, лицами молодых людей — его и Димы — в день получения диплома колледжа. С грустью и мельком подумав, что фотографии с родителями заканчиваются временем, когда он стал для них карликом, Сергей, глядя на себя, рядом с единственным в его жизни с другом, полностью растворился в том дне и долгих днях ожидания Димы в его, уже московской, жизни.

Как и предполагал, Дима не выдержал и месяца жизни в стиле люкс с матерью и ее мужем, а они — его, и прилетел в Ленинград, откуда первые три недели звонил Сергею каждый день, пытался поменять квартиру на Москву, потом стал звонить реже и реже — встретив какую-то девушку, объяснял другу, что та не хочет жить в Москве, а без нее ему — не жизнь. Сергей решил не беспокоить друга своими звонками, когда понял, что так и должно было случиться — Дима нормальный человек и, рано или поздно, жизнь выкинула бы Сергея из его судьбы, просто потому, что места в чужой жизни ему нет.

Собирая в памяти все разочарования и удары своей жизни в одну, похожую на плачущую реку, картину, Сергей открыл одну из тетрадей. В них не было ничего особенного — будучи ребенком с амбициями и развитым тогда не по годам, он записывал в них жизнь дипмиссии — какой он видел всех ее участников, детей и взрослых, но, начав читать, он уже не мог оторваться, настолько другими были его мысли и чувства в то время — не только по причине возраста, было во всем написанном что-то, что в душе Сергея зашевелило маленький странный росток надежды. Он еще не понимал ни связи этого чувства с тетрадками, ни на что он внезапно стал надеяться, просто, почувствовав себя от этого лучше, читал, читал…

Закрывая вторую тетрадь, Сергей засыпал, но уже улыбаясь — он нашел тот выход, который создал из ничего это радостное чувство надежды в его душе. Но думать он уже не мог — сон, схватив его своими огромными мягкими лапами, одурманил на долгие часы неожиданно легкого и глубокого забвения.

Даже примерно не зная, когда он заснул и сколько проспал, Сергей открыл глаза в полной темноте, не зная какого дня, и, поспешно включив лампу у кровати, посмотрел на часы — восемь, и раз темно — значит вечера. Он торопливо встал, принял обжигающе-холодный душ, и, напялив куртку и ботинки, спустился в магазин. Войдя, он забыл снять капюшон и только когда женщина за прилавком спросила: «Мальчик, тебе чего?», откинул его назад и поднял на продавщицу глаза.

Несколько секунд молодая женщина изумленно смотрела на его красивое мужское лицо, потом, видимо поняв, что они — почти ровесники, смутилась и повторила тише:

— Что Вам?

Сергей, купив колбасы и хлеба с молоком, одной рукой натянул капюшон на место и, поблагодарив продавщицу, пошел в направлении двери, оставив ее стоять, жалея молодого красивого карлика и раздумывая над жестокостью жизни. Вздохнув, она подумала о том, что сегодня ей будет что рассказать за сигаретой в магазинном складском помещении остальным.