Джулия Тот - Гном

— Третий роман я писать начал в девяносто шестом: мы вернулись с Кипра, полные солнца и настроения, а Москва — серая, с плохой погодой, людьми грустными и рынками и палатками этими суматошными на каждом шагу. Мне захотелось написать что-то мультяшно-красочное о жизни, красивое, ну я и засел за работу. Димка, как всегда, когда я писал, зная, что, пока не закончу — я полностью теряюсь во времени и пространстве, не зная даже, какой день и месяц, ходил по магазинам, готовил мне еду, рассказывал, пока ели, как и чем мир живет, заставлял в выходные ездить с ним то за город, то еще куда-нибудь… В общем, все было как обычно. Это была наша норма жизни, к которой мы привыкли и были ею совершенно счастливы. Так же, как всегда, когда я закончил, Дима рассылал и развозил рукопись, но по уже проверенным издательствам — которые до этого уже издавали меня… то есть его. Как и раньше, через пару недель, он получил ответ, что рукопись принята к печати, мы отметили очередную удачу, а через несколько месяцев из издательства стали звонить, предлагать продлить договор, чтобы издать очередную партию — книга расходилась такими тиражами, о которых ни мы, ни издатели не мечтали. Гонорары росли, нам, как всем нормально устроенным человеко-существам на этой планете, это не просто нравилось — приносило огромное удовольствие, даря большие возможности жить жизнью, которой мы хотели. И вот, примерно через полгода, после первого издания, Димке позвонили и пригласили на телевидение, дать интервью.

Помолчав несколько минут, неожиданно по-детски улыбнувшись, Сергей продолжил:

— Он тогда сильно испугался, но мы подготовили его — это было совсем просто: у Димки было хорошее образование, жалоб на интеллект никогда тоже не поступало, и, после интервью этого, звонки из журналов — в основном женских, с разных каналов из разных совершенно городов, стали постоянными. Димке приходилось летать туда-сюда по стране некоторое время, пока он не принес газету, не относящуюся к разряду «желтых», с серьезной статьей о редком таланте и серьезности Дмитрия Штурмана, как писателя. За несколько месяцев Димка стал знаменитым, элитные компании полюбили его и почти каждый вечер он стал уходить один, приезжать утром, иногда дня через два, но это меня не задевало — в конце концов, ему тоже надо было когда-нибудь начать свою жизнь — без меня.

— Но за твой счет? — Катя не могла уже сдерживать гнев — она злилась на Сергея во время всего его рассказа, но не считала нужным делать открытыми для него свои эмоции. Сейчас же, будучи просто в ярости, она скрыла только, что причина — сам Сергей. Она не могла понять, как он мог так спокойно — тогда — позволить человеку себя использовать, и сейчас — так спокойно об этом говорить. Но Сергей перебил ее желчный мысленный водопад:

— Кать, ты о чем? Я же сам приехал к нему тогда, сам попросил его дать имя, сам потом пригласил жить вместе со мной в Москве! Ты меня не слушаешь совсем? Как я без него издавал бы книги?

Катя могла многим плюнуть ему в лицо и в душу в качестве доказательств его жизненной тупости, но мысли ее пытались заглянуть дальше той точки рассказа, на которой Сергей остановился. Она пробовала предположить, что же между этими двоими — которые, каждый по своим причинам, не выжили бы друг без друга, — произошло такого, что конец их истории оказался таким трагическим и жестоким. Решив больше не перебивать Сергея — чтобы быстрее закончить с историей и начать мыслить самой над успехом обоих процессов, она только примирительно посмотрела на него огромными глазами:

— Извини, комментировать больше не буду, продолжай, пожалуйста.

Сергей согласно кивнул и, словно этой паузы не было, монотонно заговорил вновь:

— Через пару месяцев Димка совсем изменился: машину поменял на такую, словно он — звезда Голливуда, возвращаться со своих элитных сборищ стал в состоянии, после которого пытаются выжить не одни сутки… Наркотики с выпивкой и особ женского пола в количестве, явно превышающем его способности, в квартиру начал загружать почти ежедневно. Меня пытался все время в оргии эти втянуть, но такие впечатления для книг мне были не нужны, а сами по себе — не интересны, так что меня все это начинало раздражать.

Катя улыбнулась, но Сергей, или не заметив этого, или не придав значения, рассказывал дальше, делая только короткие паузы, во время которых лицо его заметно менялось, отражая чувства, которые он испытывал тогда — во время, когда все это происходило в реальной жизни:

— Димка пил, веселился и жил, веселя и оплачивая веселье других, вспоминая обо мне только при возвращении в квартиру, из которой переезжать, разумеется, не собирался — просто потому, что с его новыми аппетитами и образом жизни гонорары кончались со скоростью засасывания трясиной предметов в болото. Он часто даже забывал оставить дома деньги, чтобы я мог заказать еду. Однажды я попытался с ним поговорить, он извинялся, обещал не поступать так со мной, и в конце добавил, что пора бы мне начинать новую книгу, потому как деньги совсем скоро кончатся. Разумеется, голодать, после нескольких лет вполне довольной жизни, я не хотел и сел писать следующую книгу. После всех скандалов, которые были опубликованы про Димку — о наркотиках, женщинах и прочих увеселениях, столь серьезная книга вызвала шок — и он стал еще моднее, популярнее, гениальнее и… несчастнее. Наркоту и женщин, мордобой в ресторанах и все остальное списали на одиночество гения, на непонимание в стране, где царит полный бардак умов и экономики, и, разумеется, тираж тут же вырос до таких размеров, что Димкин кошелек распух невероятно, прямо пропорционально увеличив и его самоуверенность, и веру в собственную значимость. Иногда мне казалось, что Димка временами действительно забывает, что написал все эти книги не он, а я.

Катя очень устала и больше всего хотела уже, прервав Сергея, попросить его продолжить завтра, но из всего рассказанного им она пока так и не смогла вытащить того главного, что стало бы позвоночником процесса и спасло бы его. Сергей, задумавшись, молчал, а Катя, борясь с голодом и усталостью, ждала продолжения, еще надеясь, что кроме того, что Сергей написал все эти книги, принесшие другому огромную славу, деньги и шикарную жизнь, полную, судя по всему, экстравагантных излишеств, будет что-то в этой истории нечто большее, чем обида Сергея и неблагодарность Штурмана.

— Кать, ты извини, что я все это рассказываю, с такими подробностями — помочь мне все равно никто не сможет, ни в чем, но я хотя бы поговорю с тобой — ведь с того времени, как Димка изменился так сильно, я ни с кем не говорил. А мусолить свои проблемы в книгах — дело неблагодарное, недостойное литературы.