Джулия Тот - Гном

Она начала говорить и Сергей пытался сосредоточиться на ее словах, но слышал их глухо и непонятно, пытаясь ухватить хотя бы набросок понимания того, почему их жизни сложились так по-разному.

— Сергей, пожалуйста, попробуй слушать сейчас меня, а не свои мысли, ладно?

— Извини, пожалуйста, я настолько не могу поверить в твое появление здесь, извини, я слушаю.

— Сергей, можешь называть меня, как тебе удобнее, но официально мое имя — Кейт Невзорова, суд назначил меня твоим адвокатом по делу… — Сергей вдруг почувствовал себя странно-плохо и поднял на нее глаза, которые по встрече в самолете она помнила очень глубокими, темно-серыми, и которые сейчас смотрели на нее какой-то пустой рыбьей водянистой серостью.

— Кать, ты не могла бы прийти завтра, мне как-то не по себе… — он замолчал, уже опустив глаза в стол.

— Конечно, я могу прийти завтра в десять, — она встала и, убирая бумаги, продолжала говорить, — Сергей, завтра ты должен рассказать мне все. Пойми, не зная правду, я не смогу тебя защитить, пожалуйста, отдохни — от шока нашей встречи, в том числе, — и вспомни все, что может нам помочь вытащить тебя отсюда. Но делать это мы должны вместе, понимаешь, своей правдой ты должен помочь мне. Договорились?

Сергей смотрел на нее уже немного осмысленнее:

— Хорошо, до завтра.

Катя кивнула и вышла в открытую охранником дверь, а Сергей с трудом добрел до своей кельи с решеткой и, закрытый, почувствовал, как желудок сводит нервной судорогой и рвота подступает к горлу комком горечи за свою жизнь. Охранник, проходивший по коридору, увидев его, тут же кинулся за врачом, который вколол Сергею успокоительное и этим усыпил его совсем не тюремным, счастливым сном без сновидений и страхов.

Катя Невзорова — однажды встретившая Сережу Матвеева в самолете, а ныне преуспевающий адвокат Кейт Невзорова, сидела в машине, глядя в одну точку. Она думала о Сергее, не в силах понять, что и почему с ним могло случиться, но вспомнила, что и тогда, в самолете, он удивил ее своим отношением к своему росту и вообще к жизни — он словно похоронил свои мечты, и планы, и судьбу, оправдывая эти глупые мысли отношением людей, стереотипами социума. Сейчас, встретив его в качестве своего клиента, проходящего основным обвиняемым по такому тяжелому делу, первой ее мыслью была мысль о его виновности, и она даже жалеть его не могла — злясь, что он так и не воспользовался ее советом, данным в самолете — использовать свою карликовость, выжимая из людей все, заставляя их чувствовать себя виноватыми, использовать свой недостаток, как самый большой дар в этой жизни. Катя посмотрела в темноту и очень захотела домой — в свою роскошную дорогую квартиру, которую она смогла купить, продав дом, подаренный несколько лет назад влиятельным любовником, и добавив уже свои накопления, и которая была для нее настоящим убежищем, куда она с наслаждением возвращалась каждый вечер.

Катя завела мотор, предвкушая, что через полчаса будет дома, но мысли ее все время возвращались к Сергею, и она начинала нервничать — впервые за ее адвокатскую практику она почувствовала, что втягивает в дело чувства, личное отношение к клиенту, чего быть не должно, но все думала и думала о нем, в основном только одно — почему, не имея в этой жизни другого выхода по определению, он не начал и не приспособился к ней, как сама Катя, почему не научился играть и выигрывать…

Войдя в квартиру, Катя скинула туфли на очень высоком каблуке, надела шелковый приятный халат и, наполнив стакан льдом и виски, прихватив пачку сигарет, вышла на огромный балкон.

Сделав большой глоток и ощутив тепло в грудной клетке, Катя вспомнила встречу с Сергеем в самолете, ее жизнь уже в Америке.

Ей было — на удивление родителей — совсем не трудно приспособиться к новой жизни, но только сама Катя, сменившая имя на Кейт — потому, что оно казалось ей более наполненным силой, — знала, в чем причина такой легкости, такой ее непотопляемости.

Придя в школу, не говоря ни слова по-английски, она специально вертелась под ногами лучших учеников в классе, чтобы они налетали на нее и, прося извинения, начинали жалеть бедную красивую карлицу, и пытались помочь ей хотя бы начать учить их язык. Глядя на них огромными молящими и полными благодарности глазами, она окружила себя за очень короткое время целой толпой друзей, принявших ее, жалея, в свой круг — безмолвную, но схватывающую и понимающую все с полуслова. Очень скоро все выходные она проводила или получая приглашения на дни рождения и вечеринки, или просто в доме кого-то из друзей, родители которых роняли изредка скупую слезу о судьбе такой красивой и такой несчастной девочки, в то время как сама она — находясь в их домах, изучала не только язык, но и стиль их жизни, решая, кто из друзей будет ей нужен и в дальнейшем, а с кем она должна, не тратя время на пустое, остаться просто в приветственных отношениях, отсеивая их по роду занятий, положению родителей в городском социуме, или по величине дома.

В колледже и университете, применяя ту же тактику, ей пришлось ее усовершенствовать, просто потому, что сами ее цели стали более жадными — заметив, что молодые люди обращают на нее внимание — из-за роста, только если заставить их это сделать, а заметив однажды, смотрят на нее, как на сексуально совершенно экзотическую игрушку, Катя, решив, что ничего плохого в этом нет, стала выбирать из них самых перспективных — как по уровню учебы, так и по респектабельности. При этом она вынуждала жертву постоянно чувствовать себя виноватым, а потом — просто, уже запомнив карлицу, встречаясь, приветствовать. И, в конце концов, случайно встретившись с ней в столовой или баре студенческого городка — уже быть не в силах прервать разговор, отвести взгляд от ее лица или выкинуть из головы бурные сексуальные фантазии о возможности хотя бы один раз в жизни заняться любовью с карлицей. Оказавшегося с ней в постели однажды, Катя держала при себе — делая все с холодным расчетом внутри и горячей страстью снаружи, пока он становился ей не нужен — либо выполнив свою миссию: познакомив ее с полезными людьми или сделав за нее ту или иную студенческую работу, либо уступив место кому-то более выгодному и перспективному.

Прикурив сигарету, Катя, слушая шумящий внизу океан, вспомнила, как однажды мама, глядя на нее с сожалением, спросила:

— Кать, неужели тебе не жаль всех этих мужчин?

Катя тогда посмотрела на мать с удивлением, с каким смотрят на рожденных с психическим недостатком задержки восприятия:

— Мам, ты что, действительно ничего не понимаешь в жизни? Они же все — я имею в виду тех, которые до одури влюбляются в меня после первой ночи, — своего рода извращенцы, которые платят своими чувствами, которые мне, кстати, совершенно не нужны. Только, к сожалению, не имея чувств, они не будут обеспечивать меня тем, что мне от них нужно: связями, положением. Ты пойми: я делаю их совершенно счастливыми людьми, то есть, тоже плачу им за все, что они для меня делают — их кошельки мне не нужны, ты сама знаешь. Раньше мне нужна была их помощь в начале карьеры, накоплении полезных людей, которые приняли бы меня в свой круг, а сейчас — чтобы получать самые перспективные и громкие дела. Ну и, разумеется, выигрывать их, получая информацию, до которой не добраться прокурору.