Джулия Тот - Гном

Они подъехали к ее дому, у которого, как Катя и предполагала, их ждали все те же безликие журналисты. Она открыла окно автомобиля — чтобы они получили истинное удовлетворение, успев сделать несколько снимков, и проехала в подземный гараж.

По дороге они говорили только о суде и освобождении Сергея, сейчас же, впервые оказавшись вне взглядов, оба почувствовали себя неуютно. Катя пропустила Сергея в квартиру и, по привычке сбросив не мешающие ей сегодня туфли, прошла вглубь, закрывая жалюзи, и на ходу разговаривая со стоящим у двери Сергеем:

— Сереж, я некоторые вещи купила, чтобы ты мог переодеться. Они на кресле. Прими ванну, сейчас покажу… — Сергей развернул ее к себе и начал целовать так неожиданно, что первые несколько секунд у нее была только одна молния-мысль — он просто выражает благодарность. Но поцелуи становились все настойчивее и, к своему удивлению, Катя почувствовала, как возбуждение плывет по ее телу, уже не позволяя сопротивляться.

Стоя под ледяным душем, она пыталась злиться на себя за совершенную ошибку, но, вспомнив многочисленные моменты экстаза, пережитые за последние всего-то полчаса, злилась на Джейка, всегда утомлявшего ее часами секса с полным отсутствием наслаждения. Катя почувствовала, что хочет вернуться в объятия Сергея и опять кричать и стонать от ощущения не испытанной никогда, заполняющей тело и отключающей разум, сладости внутри. Она села в душевой кабине, пытаясь остановить биение сердца и смыть холодом воды горячее возбуждение, выступившее каплями на коже.

Катя не знала, сколько времени провела в душе. Только начав дрожать от холода, заставив себя думать о произошедшем, как о результате усталости, она вышла из ванной, натянула джинсы и легкий свитер, чтобы видом голого тела не вызывать у Сергея мыслей о повторении момента, и вышла в гостиную.

Сергей, сидевший какой-то неестественно идиотской с улыбкой, кинулся к ней, но, отстранив его, Катя прошла мимо и, сев в огромное — для нее — кресло, начала ставить финальную точку в их истории:

— Сереж, пожалуйста, пойми меня правильно: мы выиграли процесс, ты свободен, богат и известен. Ты сам отказался от процесса по возвращению тебе финансов и дома, права же на книги тебе вернут в ближайшее время, — она замолчала и взглянула на Сергея, севшего в кресло напротив и смотревшего на нее с непонятным, серьезно-сосредоточенным безразличием. — Наше с тобой сотрудничество закончено. За неделю мы должны купить тебе дом и наладить твою жизнь, чтобы ты мог существовать и писать книги без посторонней помощи, по возможности, получая от всего удовольствие и удовлетворение.

Сергей молчал и Кате ничего не оставалось, как добавить:

— Сергей, ты меня слышишь?

Он спокойно ответил:

— Конечно, Кать, спасибо за помощь, она мне понадобится в эти дни.

Уже три месяца Сергей жил в своем доме, который купил с помощью Кати, возившей его несколько дней — с утра до вечера — по риэлторам и выставленным на продажу домам и квартирам. Все это время он замечал ее однозначные взгляды — Катя либо была не в силах терпеть его возбуждающее присутствие, либо просто желала побыстрее избавиться от него. Сидя с бокалом вина на большой террасе, усаженной экзотической ботаникой, глядя на бессмысленно огромный океан, Сергей вспомнил тот, последний разговор с Катей, звон очередной, разлетевшейся в пыль надежды, ощущение бесполезности говорить что-либо, и желание — от закипевшей всего на секунду, как от удара, нанесенного другом, злости, — вылить на нее бурлящим, горячим маслом правду, о которой не догадывалась даже она — расчетливая и талантливая змея, всю жизнь глотающая людей целиком и переваривающая их связи, влияние, ум, таланты — годами. Тогда он остановил себя в последнюю секунду, а сейчас думал, что, быть может, зря. Оцени она содеянное Сергеем, может быть она осталась бы с ним. Но теперь и Катя, и прошлое — были ему безразличны, только иногда он вспоминал два дня, оставшиеся его тайной и бывшие его правдой.

Первый из этих дней всегда, при воспоминании, вызывал у него тупую, как боль, к которой привыкаешь, ярость: он сидел в тот день, как и во все предыдущие — с момента разрыва близко-человеческих отношений с Димкой — в своей комнате в московской квартире. Новый роман отказывался развиваться событиями, и Сергей просто смотрел в монитор — без мыслей, когда дверь распахнул Штурман со стопкой бумаги в руках:

— Гном, я написал кое-что, прочитай и ошибки исправь, ладно?

Сергей ответил согласием — делать ему было совершенно нечего, и, когда Димка закрыл за собой дверь, подумал, что теперь хотя бы есть над чем посмеяться несколько дней, и взял в руки творение Штурмана. Кинув взгляд на первый лист, удивленно поднял брови: название показалось ему интересным — «Камни вместо песка», и начал читать…

Сейчас, спустя столько времени, Сергей снова почувствовал злость непонимания того, как бесчувственно-пропитой Штурман смог написать нечто, достойное гения. Он знал, что второй день не наступил бы никогда, несмотря на затаенную им ревность, если бы Димка остановился, не продолжил бы писать и не превратился в больного параноика, для которого Сергей стал врагом, способным однажды открыть тайну первых писательских творений Штурмана, не вынудил бы Сергея начать придумывать способы избавления от него.

Однажды заметив, что одна из плиток лестницы не приклеена, сам чуть не сорвавшись вниз, и пытаясь успокоить головную боль после очередных побоев, Сергей, вспомнив, почему-то Понтия Пилата, страдавшего недугом всю жизнь, потом — отрезанную булгаковской Аннушкой голову литературного героя, мысленно «застрял» на пролитом масле, на котором тот поскользнулся. Сергей опять увидел, как, боясь спящего охранника, сначала переливает масло в бутылку из-под холодного чая, потом, проходя мимо лестницы, выливает немного на неприклеенную плитку и ступеньки над и под ней. Штурман всегда ходил по дому босиком, освобождаясь от обуви еще у двери, и расчет Сергея был прост: поскользнувшись на плохой плитке, Димка либо соскочит на нижнюю, либо — ухватившись за перила, попытается устоять на верхней ступеньке, и в обоих случаях масло поможет ему слететь вниз.

Делая глоток терпкого вина, Сергей ухмыльнулся простоте жизни: он не собирался тогда делать из когда-то самого близкого ему человека труп — он хотел, чтобы, став хотя бы на время калекой, тот прочувствовал, что заставил пережить Сергея. Но этого удовлетворения судьба ему не подарила.

Он перевел глаза на красивую открытку-приглашение на Катину свадьбу и, набрав ее номер, поблагодарил и извинился — приехать он не сможет. Допив одним глотком вино, он прошел в гостиную, где, удобно усевшись на шелковом диване, уставился на тупой сериал в телевизоре, где играла его восемнадцатилетняя любовница, приехавшая два года назад покорять Америку, но так и не взошедшая выше мытья полов в голливудских ресторанах, пока он не подобрал ее, взяв под свое покровительство.