Амир-Хосейн Фарди - Исмаил

Вместе с тем Исмаил говорил с людьми, даже смеялся. Обменивался любезностями с посетителями.

Солнце поднялось высоко. Тени стали короче, а толпа в банке — гуще. Взгляд Исмаила метался в треугольнике между циферблатом часов, работой на столе и той стороной улицы Саадат. На работе было не сосредоточиться. Он чувствовал слабость и тяжесть. Он стал как камень, однако дрожал — от биения своего сердца. Подавался вперед. Не мог сидеть. Колени не сгибались. Поверх плеч посетителей он невольно смотрел на ту сторону улицы и не мог оторваться. Он уже ничего больше не слышал и никого не видел, только, вне себя, смотрел на улицу. Искал ее глазами и ждал. Ждал… ждал… ждал… И вот она появилась — в длинном платье голубого цвета, небесно-голубого, мягко-голубого, цвета тех самых мелких цветов, которые он утром видел у себя в садике во дворе — голубизны неба после дождя, голубизны утра, далекой и возбуждающей мечты. Ее лицо в свете солнца светилось, как светится цветок на клумбе в солнечный день. Она прошла спокойно и солидно. Он почувствовал, что в горле пересохло и что ему не перевести дыхания. Что-то было вырвано из его сердца и ушло вместе с ней. Он был опустошен, оцепенел, устал, не мог говорить. Это сияющее существо, светлое, хорошо знакомое, с глазами, полными любви и горечи, с лицом, открытым солнцу, — она медленно появилась и медленно ушла, и за время между ее появлением и уходом все вокруг изменилось. Мир изменился. Мир обрел другую форму — и люди, и солнце, светившее на противоположную сторону улицы Саадат. И звуки изменились, они теперь не доносились издали, как бы в шуме ветра, глухо и неразборчиво — теперь они приблизились. Они с силой выходили из горл людей, чисто, ясно и разборчиво. Даже с лиц спала некая пелена, они приблизились, и ясны стали их привычные каждодневные черты.

Исмаил глубоко вздохнул и сел. Он чувствовал усталость. Колени его все еще дрожали, и голова болела. Он едва мог дышать. Медленно прошептал: «Ты — кто?» — и вновь увидел ее последний взгляд, когда она повернулась и между плеч столпившихся клиентов, через этот узенький промежуток, грустно посмотрела на него. И одновременно с этим взглядом горячий и неукротимый поток прошел через стекло, железо и плечи толпящихся посетителей — и проник в его сердце. И после того, как они оказались за пределами досягаемости взглядов, словно непрозрачную плотную накидку накинули на солнце. Все замолчало. Звуки умерли, исчезли, и он, подавленный и усталый, отчаявшийся и одинокий, смотрел на лишенную солнца темную улицу. Через несколько мгновений он пришел в себя. Сжал пальцами ручку. Это первый рабочий день года. Нужно собраться и правильно записывать цифры, верно складывать и вычитать. Ошибка дорого будет ему стоить. Следовало обуздать сердечное волнение.

Он посмотрел на Сафара. Как всегда, тот был сух, угрюм и серьезен, с выражением цепкого довольства и сладострастия он оседлал работу и гнал ее вперед. Могаддам опустил перед Исмаилом поднос с чаем. Тот взял стакан и поставил его на стол. Негромко сказал:

— Теперь все, начинай работать!

…Через несколько дней Солеймани, держа в руке телефонную трубку, окликнул его:

— Господин Сеноубари?

Исмаил удивленно посмотрел на него.

— Да?

— Иди сюда, тебя хотят!

По губам Солеймани скользнула, обнажив его зубы, потаенная улыбка, и он с удивлением повторил: «Хотят!»

Исмаил подошел и неохотно взял трубку. Намек Солеймани его задел, особенно та ухмылка, которой он снабдил свое сообщение. Нахмурившись и морщась, Исмаил произнес:

— Да, слушаю. С кем я говорю?

В трубке он услышал женский голос.

— Салям. Это я. Сара.

Колени его задрожали, ему показалось, что он падает. Огляделся. Стула рядом не было. Солеймани был занят кредитными записями. Исмаил оперся рукой на угол стола и повернулся в сторону улицы Саадат. Глядя на нее, он медленно ответил:

— Салям, Сара. Я и не думал…

— Не думал что?

— Что позвонишь. Что ты позвонишь.

— Почему?

— Я просто удивился.

— То есть, я поступила неправильно? Я тебе помешала?

— Нет, нет, нет! Вовсе нет, ты очень хорошо сделала, я имел в виду, я не ожидал. Я обрадовался.

— Я хотела поздравить с праздником.

— И я поздравляю. Желаю тебе хорошего нового года.

— И я того же желаю.

— Какие новости?

— Никаких!

— Я несколько дней назад тебя видел, ты проходила мимо.

— Да, у меня там были дела.

— Какие дела?

— Да так.

— Никуда не ездили на каникулы?

— Нет.

— И не собираетесь ехать?

— Нет, нам некуда ехать.

— Занимаешься, уроки?

— Да не так чтобы, нет настроения заниматься…

— Почему?

— Не знаю.

— Что-то случилось, что нет настроения?

— Ничего не случилось.

— Почему же тогда?

— Не знаю.

— Я очень сочувствую.

— …

— Сара?

— Да.

— Почему молчишь? Не слышу тебя.

— А сейчас слышишь? Хорошо слышишь?

— Да, да, очень хорошо слышу, говори!

— …

— Говори, я слушаю тебя.

— Мне надо идти.

— Куда?!

— Домой.

— Ты не можешь говорить?

— Долго не могу, тут люди, у тебя какое-то дело есть ко мне?

— Да не то чтобы дело, но…

— Тогда до свидания.

— До свидания…

И на том конце повесили трубку. Он застыл в том же положении. Наконец едва слышно прошептал: «До свидания, Сара!» — и положил трубку на аппарат. Солеймани спросил:

— Тебе жарко?

— Почему же?

— Ты, как свекла, покраснел, горячий, как печка. Иди лицо холодной водой умой. А то сгоришь!

Исмаил провел рукой по лицу. Почувствовал, как оно воспаленно горит. Пошел в умывальную комнату. Увидел себя в зеркало. Его голубые глаза покраснели словно он плакал. И щеки с краснотой. До сих пор он таким себя еще не видел. Даже что-то чужое. Он забросил галстук за спину, горстями холодной воды умыл лицо и вернулся на рабочее место. Солеймани спросил:

— Кто это был?

— В каком смысле кто?

— Ну, от кого ты стал как жареная свекла?

— Да ничего подобного…

— Не надо, парень, сказки мне рассказывать, я ведь не просто так начальник. Ты здорово влип. Я за тобой наблюдаю, у тебя на лице написано, что влюбился. Даже ширазский ходжа поймет, а уж я-то твой начальник!

Исмаилу ничего не оставалось, как выслушать Солеймани до конца. А ответить ему было нечего. Он поскорее пошел за свой стол, над которым уже нависло несколько посетителей с горестными и мрачными лицами. Засучив рукава, он протянул руку и взял первую сберегательную книжку.

После этого дня Сара звонила еще несколько раз, и каждый раз Солеймани, держа трубку в руке, звал его, говоря: «Иди сюда, тебя хотят!»

И он понимал, что это Сара. Он то бледнел, то краснел. Быстро вставал и брал трубку. Обычно он прижимал ее к уху двумя руками и разговаривал стоя. В это время он не видел и не слышал ничего вокруг.