Кайли Фицпатрик - Гобелен

Мадлен прошла впереди Питера по темному коридору и посмотрела на знакомую узкую полосу ткани, освещенную тусклыми лампочками и спрятанную под толстым стеклом, которое защищало ее от вспышек фотоаппаратов. Посетителей было совсем мало, и они не мешали ей разглядывать необычную реликвию.

Вышивка тянулась вдоль всего коридора, потом сворачивала в другой. Ее длина составляла 230 футов. Кое-где древняя ткань порвалась, в других местах протерлась, но все равно на удивление хорошо сохранилась для своего возраста и несмотря на все опасности, которым подверглась за свою историю. Теперь же она гордо висела на стене музея, хотя и казалась диковинно чужеродной в современном окружении, — словно гобелен мужественно сражался за жизнь, чтобы обрести эту честь. Великолепные цвета шерсти, окрашенной растительными красками, все еще оставались яркими, а изображения королей, церквей, лошадей и сражений, как всегда, заворожили Мадлен.

Дойдя до конца, туда, где солдаты Вильгельма Завоевателя с победой покидают кровавую бойню, устроенную ими в битве при Гастингсе, Мадлен впервые за много лет почувствовала физическое напряжение в присутствии Питера. Она испугалась — а вдруг это сексуальное желание? Она не сомневалась, что давно сумела погасить это пламя. Сначала, когда Питер отказался с ней спать (до того, как поступил в семинарию), она испытывала почти невыносимую боль. Даже любовники, появлявшиеся и вскоре исчезавшие, не помогали с ней справиться — она не могла забыть прикосновений Питера. Но все уже прошло, и она даже гордилась тем, что смогла одержать победу над желанием. А вот для Питера целомудрие казалось естественным состоянием — он сумел привыкнуть к нему гораздо легче. Ему помогла в этом жесткая и столь характерная для него самодисциплина.

Нет, решила Мадлен, напряжение, которое ее захватило, скорее всего, рождено диковинным эротизмом церквей и музеев — кажется, что царящая в них тишина заряжена страстями и чувствами, давшими жизнь реликвиям, которые хранятся в них.

Мадлен чувствовала на себе взгляд пронзительных серых глаз Питера. Они вернулись к началу вышивки, и, чтобы на чем-то сосредоточиться, Мадлен, почти прижавшись носом к стеклу, стала вглядываться в первую картинку. Король Эдуард, сидящий на троне, казалось, смотрит прямо на нее. Над ним изгибалась великолепная арка, голову украшала изысканно вышитая корона из желтой шерсти, придававшая ему царственный вид. Неожиданно Мадлен громко вскрикнула, почувствовав, что у нее подкашиваются ноги, и ухватилась за один из столбиков, на которые была натянута заградительная веревка. Она так резко вдохнула в себя воздух, что получилось что-то вроде громкого стона. Питер с беспокойством посмотрел на нее.

Корона из желтой шерсти! Этого не может быть!

— Что с тобой, Мэдди? — с искренним беспокойством спросил Питер. — Похоже, ты увидела призрак.

— Да. Нет, все в порядке. — Мадлен быстро взяла себя в руки. — Гобелен всегда… сильно меня волнует. Ты ведь помнишь, что я читаю лекции именно по этому периоду истории?

Даже ей самой такое объяснение показалось не слишком правдоподобным, да и Питера оно не убедило, но он, видимо, решил, что причиной ее странного поведения является пережитое горе, и потому промолчал.

Мадлен быстро пошла вдоль застекленной витрины, оставив озадаченного Питера стоять на месте и смотреть ей вслед. Она принялась разглядывать гобелен, словно видела его в первый раз, — Гарольд вместе со своими людьми скачет на побережье, где они переберутся через канал в Нормандию. Переправа, захват слугами графа Ги де Понтье, на чей берег они высадились. Затем их спасение Вильгельмом Завоевателем, встреча Гарольда и Вильгельма…

Мадлен пошла медленнее, переводя глаза с одной картины на другую, пытаясь отыскать указание на то, что события на гобелене изображены последовательно. Она увидела, что повсюду использован один и тот же фантастический рисунок, а стиль скрученных завитков (неужели это то самое, что Леофгит назвала «оленьими рогами»?) на следующих картинках слегка изменен, в результате чего возникли изящные деревья, время от времени отделявшие одну сцену от другой. Каждое дерево слегка отличалось от своего соседа, а их ветви переплетались цветными полосами, точно распускающиеся кельтские узлы [27] Кельтские узлы — сложные растительные, геометрические, иногда животные узоры, принятые у древних кельтов. .

Она остановилась перед самым загадочным эпизодом вышивки, который всегда волновал ее. Здесь, между двумя колоннами, увенчанными головами драконов, которые соединялись в арку, стояла таинственная леди по имени Эльфгифа. По другую сторону арки находился мужчина, который гладил ее по голове. Несомненно, это был монах — венчик волос вокруг голого черепа явно говорил о монашеском статусе.

Эта картина была особенно загадочна, потому что имя Эльфгифа в одиннадцатом веке встречалось довольно часто и на гобелене могла быть изображена любая из аристократок, живших в то время. Существовала довольно популярная теория о том, что Эльфгифа на гобелене Байе сознательно изображена нечетко — мастерица, создавшая картину, специально сохранила ее анонимность. Но это было всего лишь одной из загадок гобелена. Мадлен всегда чувствовала родство с таинственной Эльфгифой — ведь она тоже совершила ошибку, позволив прикоснуться к себе священнику.

Среди других загадок гобелена были поля — узкие полоски над центральными картинками и под ними, украшенные сельскими пейзажами и сказочными зверями. Некоторые историки считали, что в них содержится зашифрованное послание. Поля везде были одинаковыми, кроме сценки, изображавшей Эльфгифу. Там на полях была вышита фигура обнаженного мужчины, вынимающего (или, наоборот, вонзающего) топор в шкатулку. У Мадлен закружилась голова от быстро сменяющих друг друга мыслей, которые, не успев как следует сформироваться, тут же уступали место новым предположениям.

Неужели возможно, что вышивка, которую она разглядывает, легендарный гобелен Байе, и есть та необычная работа королевы Эдиты, которую увидела и описала в своем дневнике вышивальщица Леофгит? Мадлен надеялась, что Питер сейчас на нее не смотрит, поскольку она с трудом контролировала выражение лица. В дневнике говорилось о вышивке, невероятно похожей на эту, и не более. Хотя… если возможно существование манускрипта девятисотлетней давности, почему в нем не может говориться о знаменитом древнем гобелене? Если Эдита действительно его вышивала, значит, он, вне всякого сомнения, не заказан норманнами — ни женой Вильгельма Матильдой, ни ее кузеном Одо из Байе. К тому же он вышит не в десятилетие после норманнского завоевания, как принято считать. Возможно ли, что работа над ним началась до событий, показанных в его последней части?