Кайли Фицпатрик - Гобелен

На Мэри положил глаз Эд, сын каменщика. Эду шестнадцать, но он уже выше ростом, чем его отец. Он симпатичный юноша, улыбка которого становится нежной, когда он смотрит на мою дочь. Однако я не позволю ей выйти замуж до тех пор, пока ей не исполнится пятнадцать. К тому же я не могу без нее обходиться, хотя она и говорит о том, что надо найти дополнительную работу и зарабатывать побольше.

Среди женщин моего сословия есть не только прядильщицы и кухарки, но и представительницы профессий, которыми обычно занимаются мужчины. Вдовам кузнецов и ювелиров, погибших в сражениях, нужно кормить детей. Однако писцов среди них нет, поскольку женщина, проявляющая интерес к словам, вызывает неодобрение и подозрения, если только она не намерена читать Библию.

Прошло много лет с того момента, как Одерикус дал мне первые уроки письма, хотя вопросами я начала его засыпать гораздо раньше. Мы познакомились, когда я была еще ребенком. Мое умение владеть иглой привлекло ко мне его внимание, когда мать отвела меня в мастерскую, где работали вышивальщицы. Монах был в то время еще юношей, незадолго до того приехавшим в Кентербери из Нормандии, и сам лишь недавно стал переписчиком рукописей в аббатстве. Он пришел в мастерскую вместе с одним из братьев-рисовальщиков недавно взошедшей на престол королевы. Пока хозяйка мастерской обсуждала с ним портьеры для дворца, Одерикус расхаживал по комнате и изучал ее работу. Он остановился и стал с любопытством разглядывать меня, — ведь я была самой младшей из мастериц, и похвалил мои быстрые пальцы и маленькие стежки. Сначала я смутилась, но вскоре Одерикус меня разговорил, и я принялась задавать ему вопросы о библиотеке и переписчиках аббатства. Он охотно на них отвечал, а когда посетил мастерскую в следующий раз, вновь отыскал меня, чтобы попрактиковаться в языке — во всяком случае, он так сказал. На самом деле ему было одиноко, и очень скоро мы стали друзьями.

Я много раз просила Одерикуса научить меня писать, но он отказывался, поскольку это запрещено. Правда, когда я спросила, кем именно запрещено, он ничего не смог ответить.

Когда во время своей первой беременности я болела и могла лишь одиноко сидеть возле камина с шитьем в руках, монах навестил меня и принес подарок. Он смотрел, как я открыла кожаный футляр и радостно вскрикнула, увидев страницы пергамента, гусиное перо и бутылочку маслянистых черных чернил, которые братья делают из грибов. Я расплакалась, чувствуя себя ужасно глупо, но повитуха Мирра сказала, что беременные часто плачут без особых причин.

Теперь я сама делаю чернила, бросая в кипящую воду ядовитые грибы. Еще я стараюсь беречь хороший пергамент, чтобы его хватило до того момента, когда Одерикус принесет еще. Перья я беру из оперения лесных хищных птиц и затачиваю их острым охотничьим ножом Джона. Мой муж расстается с ним, только когда ложится в постель, а в остальное время нож висит у него на поясе. Когда он начинает похрапывать, я беру нож осторожно, как воровка. Когда Джон спит, я представляю его мальчиком, каким он был, когда мы познакомились. Его плечи тогда не были такими широкими, и на них не лежало столько забот. Сейчас он мечтает только о том, чтобы проявить себя в сражении, получить похвалу от Гарольда и стать таном, который владеет землей. Если мечты Джона сбудутся, ему больше не придется так тяжко трудиться, но он станет вассалом, который принес клятву верности. Мне кажется, это будет достойная жизнь, и он хочет ее не только для себя, но и для меня, и для наших детей. Я буду рада, если в нашем доме станет тепло, не будет недостатка в еде и одежде, а работать можно будет меньше, но мне совсем не хочется, чтобы Джон стал вассалом Гарольда Годвинсона.

Огонь в камине догорает, и мне нельзя больше расходовать дрова. Сейчас лето, и по ночам нехолодно, но огонь в очаге — мой спутник, когда постель пуста. Как всегда, когда я сплю одна, я думаю о том, почувствую ли я когда-нибудь теплое дыхание Джона на своей спине, уловлю ли еще раз запах его пота и земли.

На сей раз вместе с Гарольдом уехал Одерикус, и я осталась и без мужа, и без друга. Странно, что Гарольд пожелал, чтобы его сопровождал католический священник. Гарольд богобоязненный человек, но не испытывает особого уважения к церкви, и Джон утверждает, что вера Гарольда проявляется в виде золотых монет, которыми он покупает благоволение епископа. Однако он останавливается возле церквей, чтобы помолиться, — ведь воины, в отличие от него, верят, что молитвы их защитят, а это придает им храбрости. Гарольд платит подати Риму только тогда, когда это помогает ему удовлетворять свои амбиции, — ведь он и его братья не пользуются особой любовью церкви, поскольку их симпатии связаны с христианством острова кельтов. Как и я, мой муж с б ольшим удовольствием станет беседовать с духами леса, чем с суровым христианским Богом, однако он считает взгляды Гарольда необходимыми и мудрыми. Джон никогда не выступит против Гарольда Годвинсона.

Мне не хватает его успокаивающего храпа в нашей постели, хотя из другого угла доносится тихое посапывание маленького Джона, который спит, положив голову на руку Мэри. Муж никогда не просыпается, даже если малыш плачет ночами. Иногда я ему завидую, ведь зимними ночами я чувствую себя такой усталой, а пальцы и запястья так сильно болят после долгих часов работы с иглой, что мне бывает очень трудно встать в ранний утренний час и подойти к ребенку, который просит молока. Но потом, обнажив в холодном ночном воздухе теплую грудь, я думаю — хорошо, что я сплю меньше, чем остальные, ведь только ночные часы безраздельно принадлежат мне одной.

Для меня большим облегчением стало согласие Мэри присматривать за малышом днем, когда я ухожу во дворец. Я воистину благословенна — моя соседка добра, и у нее хватает молока, чтобы кормить еще и моего малыша. Маленький Джон уже настолько вырос, что может сам приносить воду и дрова, собирать яйца в курятнике, помогать стричь овец и участвовать в сборе урожая. Эти работы, когда наступает сезон, выполняют дети и старики, хотя большая часть урожая достается королю. Все подданные короля, как и подданные танов, платят ренту. Из совместных трудов нашей семьи и соседей королевский шериф собирает каждый год десять бочек меда, триста караваев хлеба, сорок два бочонка эля, десять овец, десять гусей, двадцать кур, десять головок сыра, один бочонок масла, пять лососей, сто угрей и двадцать фунтов корма для скота.

Мой дом стоит на опушке леса, где протекает ручей, и у нас достаточно дров и воды. Маленький Джон уже может подбить птицу из пращи или камнем. Часто удается добыть кабана — мой муж никогда не промахивается, когда стреляет из лука. Приближается конец лета, но дни пока длинные, и пшеница продолжает расти под теплым солнцем. С наступлением зимы мне придется покидать дом с восходом солнца, когда белый иней покрывает темный лес, а возвращаться под черным покровом ночи. Мне надо пройти около двух миль, чтобы добраться до дворца, но иногда Джон берет лошадь из королевских конюшен, я сажусь у него за спиной, и мы едем во дворец вместе.