Всеволод Кшесинский - Страсти по Вечному городу

— Все, хватит! Да сколько же тут музеев! — не выдержала Лёка Ж.

— Еще Сикстинская капелла, Станцы Рафаэля, апартаменты Борджиа, Ватиканская библиотека, галерея географических карт, галерея канделябров… — перечислил я. — Вот замечательная фраза: «Протяженность пути по всем ватиканским музеям составляет не менее семи километров».

— Семь километров?! — ужаснулась Лёка Ж. и решила: — Идем только в Сикстинскую капеллу.

— В Станцах Рафаэля тоже интересно. Смотри — тут даже фотки есть. — Я показал Лёке Ж. фотографию знаменитой «Афинской школы». Но она категорически отвергла все мои предложения осмотреть что-либо еще.

Мы вернулись в вестибюль и, следуя указателю, без приключений добрались до следующего внутреннего дворика. С одной стороны здесь была каменная лестница под высокой нишей, украшенная чем-то похожим на огромный ананас. С другой — небольшая колоннада. По центру двора — золотой шар.

Тут-то и началось. Сначала Лёка Ж. возжелала сфотографироваться с ананасом, затем с каждым из двух лежавших у подножия лестницы львов, потом — с золотым шаром, из которого вырывалось нечто похожее на маховик, затем — среди колонн.

— Лёка, если ты сегодня хочешь попасть в Сикстинскую капеллу, то нам надо поторопиться, — сказал я, посмотрев на план. — До нее придется пилить через весь Ватикан.

— Через весь? — поразилась Лёка Ж. — Идем скорее.

Она побежала внутрь. Мы миновали галерею античной скульптуры, промчались узким коридором с высокими расписными стенами и оказались в восьмиугольном дворе, Бельведере музея «Пио-Клементино».

Здесь опять пришлось сделать остановку, потому что среди античных статуй с отбитыми пенисами Лёка Ж. узрела знакомые ей по школьным учебникам «Аполлона Бельведерского» и «Лаокоона».

— Я бы ни за что их не запомнила, — призналась она. — Сам знаешь, зрительная память у меня не ахти. Но Агриппина Сидоровна, наша школьная историчка, свихнулась на античности и заставляла описывать эти долбаные статуи с закрытыми глазами. Сфотографируй-ка меня с ними. Я ей пошлю.

Лёка Ж. встала у Аполлона Бельведерского в устрашающую позу и погрозила кулаком.

После аналогичной фотосессии с «Лаокооном» она обнаружила фавна с эрегированным фаллосом, столь дико смотревшимся среди кастрированных собратьев.

— Сфотографируй меня с ним тоже, — любезно разрешила Лёка Ж.

— Этот — последний, — предупредил я.

— Хорошо, — вздохнула Лёка Ж. — Думаю, Агриппина Сидоровна и без этого впадет в экстаз.

Мы зашли в следующий корпус и двинулись по коридору, не отвлекаясь на античные статуи и настенно-потолочные росписи, пока не застряли в плотной очереди перед высокой, но слишком узкой для такой толпы аркой. Народ сзади напирал, а спереди медленно просачивался как мясо в мясорубке.

— Держись за меня, — посоветовал я Лёке Ж. — Не то на колбасу пустят.

Лёка Ж., схватившись за рукав моей куртки, стала глазеть на потолок с буколическими сценами в маньеристском духе. Толпа медленно продвигалась в арку. Через несколько минут, когда я наконец тоже проник внутрь, посетителей понесло по центрическому залу вокруг огражденного веревками Бельведерского торса, как в центрифуге.

Двое охранников в классических черных костюмах следили за тем, чтобы никто не останавливался, и постоянно подгоняли: «Avanti! Avanti!», то есть «Вперед! Вперед!»

Мы промчались мимо стоявших в стенных нишах гигантских статуй Антиноя, любимца Адриана, и Нерона, изображающего Геракла.

Когда меня выплюнуло в следующий, просторный, коридор, я не обнаружил рядом с собой Лёки Ж. Отошел с прохода и решил подождать. В конце концов толпа должна принести ее сюда же — другого пути нет. Я подождал минут пятнадцать. Лёка Ж. не появлялась. Странно. Я попробовал вернуться. Это оказалось невозможно — посетители выходили плотным беспрерывным потоком.

Я достал мобильный и набрал Лёку Ж. Ее итальянский номер не отвечал. Набрал русский — он был заблокирован. Я посмотрел на план Ватикана. Выход из музеев — один-единственный. Можно подождать ее и там. Что с ней случится, в конце концов. И я со спокойной совестью двинулся дальше.

Вскоре от бесконечных статуй, саркофагов, гобеленов, барельефов, напольных мозаик, настенных и потолочных росписей у меня стало рябить в глазах. И когда я вдруг оказался в зале, где вообще не было живого месга, то не сразу понял, что напоминают мне бесчисленные фигуры на стенах и потолке. Конечно же, это были Станцы Рафаэля. Три зала фресок, давно переживших пап, которых они восхваляли.

Экспрессивный «Пожар в Борго» опосредованно прославлял Льва Х. По легенде, когда в Борго разгорелся пожар, который мог уничтожить целый квартал у Ватикана, папа Лев IV, по счастливому совпадению оказавшийся тезкой заказчика, остановил огонь силой крестного знамения. Правда, на фреске папу едва видно на заднем плане, где он величественно стоит на балконе, возвышаясь на безопасном расстоянии от толпы и пожара. А погорельцы на переднем плане обращают мало внимания на пассы понтифика, поскольку заняты спасением близких и имущества.

Когда я подошел к «Коронации Карла Великого папой Львом III» с геометрически стройными рядами первосвященников пред монархом, мой телефон завыл. Стоявшая рядом со мной парочка американских пенсионеров в джинсах шарахнулась в сторону. Я извинился и выхватил телефон.

— Ты где? — крикнула в трубке Лёка Ж. и отключилась.

Я набрал ее номер: абонент недоступен. Что происходит-то? Я отошел к окну, из которого открывался вид на внутренний двор с более чем скромным фонтаном-чашей. Судя по нескольким фиатам и разлинеенному асфальту, двор служил парковкой для сотрудников Ватикана.

Если уж Лёка Ж. проявилась, значит, она найдет способ, как выйти на связь, — решил я и не ошибся. Менее чем через минуту телефон снова зазвонил — на сей раз без завываний. Номер не определялся. Интересно. Лёку Ж. взяли в заложницы?

Я нажал «ответ».

— Ты где? — снова закричала Лёка Ж.

Я сообщил, что нахожусь в Станцах Рафаэля, и поинтересовался, что с ней приключилось.

— Со мной все в порядке, — успокоила меня Лёка Ж. — Оставайся там, с Рафаэлем. Никуда не уходи. Мы скоро придем. Ты не поверишь, кого я тут встретила! Ромку, представляешь…

— Очень рад, — соврал я и поинтересовался: — Кто это?

— Ты что, не помнишь? Я же тебе рассказывала столько раз! — обиделась Лёка Ж. — Это мой одноклассник, он еще хотел жениться на…

— Может, ты расскажешь, когда увидимся? — перебил я. — Насколько понимаю, ты с его телефона звонишь?

— Да, ты прав, — спохватилась Лёка Ж. и закончила разговор.

Что ж, раз Лёка Ж. в безопасности и вскоре нагрянет сюда в компании со своим одноклассником, надо успеть посмотреть хотя бы главные фрески — подумал я и направился в станцу с фреской «Философия», более известной как «Афинская школа», которая прославляла Юлия II как покровителя философии, искусства и культуры. Когда я начал изучать группы представленных на фреске античных философов, Лёка Ж. весело крикнула мне в ухо: