Хавьер Мариас - Дела твои, любовь

— Хавьер давно в нее влюблен. Или вбил себе в голову, что влюблен, — разницы никакой. Он очень выиграл от того, что ее муж больше не стоит у него на дороге. Это была очень хорошая пара. Они очень друг друга любили. Если бы Десверн остался жив, у Хавьера не было бы ни малейшего шанса. А теперь шанс появился. Нужно только терпение, нужно приближаться шаг за шагом, нужно всегда быть рядом.

Руиберрис снова расплылся в улыбке. Только теперь его улыбка была сочувствующей, словно ему было жаль, что я так глупа и наивна, что я так ошибалась, так плохо понимала того, с кем долгое время была рядом.

— Что за чушь! — воскликнул он. — Он мне ни слова об этом не говорил, и я ничего такого не замечал. Ты заблуждаешься. Пытаешься сама себя утешить, думая, что, если он порвал с тобой, значит, любит другую. Это даже смешно: Хавьер не из тех, кто способен кого-то всерьез полюбить. Уж я-то его знаю — мы с ним столько лет знакомы. Как ты думаешь, почему он не женится? — Он саркастически (как ему, должно быть, казалось) рассмеялся. — Вот ты говоришь "терпение". Да он и не представляет себе, что такое терпение, если речь идет о женщинах. Это одна из причин, по которым он до сих пор ходит в холостяках. — И он махнул рукой, словно закрывая тему. — Глупости ты говоришь. Ничего не понимаешь.

Он замолчал и на некоторое время задумался — похоже было, что он пытается что-то припомнить. Как легко заронить сомнение в чужую душу! Да, вероятнее всего, Диас-Варела никогда и ничего ему не рассказывал. Особенно если в его намерения входило обмануть Руиберриса. Я вспомнила, что, когда в подслушанном мной разговоре речь зашла о Луисе, Диас-Варела не назвал ее по имени. Говоря с Руиберрисом обо мне, он назвал меня "бабой", а о ней сказал "его жена". Словно она не была очень дорогим ему человеком, словно навсегда должна была остаться тем, кем была: женой друга. И наверняка Руиберрис никогда не видел их вместе, так что не мог заметить того, что с первого взгляда бросилось в глаза мне в тот вечер в доме у Луисы. Наверное, от профессора Рико это тоже не ускользнуло, хотя как знать — он слишком поглощен собой и своими делами, чтобы обращать внимание на тех, кто его окружает. Я не стала возражать. Руиберрис по-прежнему сидел задумавшись. Говорить больше было не о чем. Он прекратил свои заигрывания (наверное, он действительно разыскал меня лишь потому, что хотел приударить за мной, — не повезло бедняге!) Вытянуть из него еще что-нибудь мне все равно не удалось бы, да и не хотелось мне больше ничего из него вытягивать. Меня перестала интересовать эта история. Я была сыта ею по горло.

— А что с тобой приключилось в Мексике? — Мне вдруг захотелось это узнать. К тому же нужно было вывести Руиберриса из оцепенения, в котором он уже слишком долго пребывал. Мне вдруг показалось, что он вовсе не такой плохой, что мы с ним даже могли бы стать друзьями. Конечно, друзьями мы никогда не станем, потому что я его больше никогда не увижу. И Диаса-Варелу больше не увижу никогда. И Луису Алдай. Никого из них. И даже профессора Рико — если только наше издательство не заключит с ним договора на публикацию какого-нибудь из его сочинений.

— В Мексике? Откуда тебе известно, что в Мексике со мной что-то приключилось? — Он был изумлен, видимо, они с Диасом-Варелой припомнили не все детали того разговора. — Подробностей даже Хавьер не знает!

— Я узнала об этом в его доме, когда подслушивала за дверями спальни. Ты сказал, что у тебя там были проблемы. Когда-то давно. Что там тебя могут разыскивать, что ты на крючке у полиции. Что-то в этом роде.

— Черт возьми! Конечно, ты это подслушала, иначе откуда бы ты об этом узнала? — И тут же добавил, словно торопился разъяснить то, о чем я и понятия не имела: — Это тоже не было убийством. Ни в малейшей степени. Чистая самооборона. Вопрос стоял ребром: или я, или он. К тому же мне был всего-то двадцать один год.

Он умолк, поняв, что сказал лишнее, что он все еще до конца не очнулся от своих мыслей, а потому говорит с самим собой, только громко и при свидетеле. Его глубоко задело то, что я назвала смерть Десверна убийством.

Я вздрогнула, я не предполагала, что на совести у Руиберриса еще один труп — не важно, почему и как он стал убийцей. А я-то считала его весельчаком и паяцем, неспособным пролить кровь! Правда, он участвовал в убийстве Десверна, но его вынудили на это пойти, и к тому же, в конце концов, это не его рука держала смертельное оружие — он тоже действовал через посредника, хотя стоял к убийце куда ближе, чем Диас-Варела.

— Я просто так спросила, — поспешила я остановить его. — Не надо мне ничего рассказывать — я знать ничего не хочу, если речь идет еще об одном мертвеце. Давай оставим этот разговор. Я уже поняла, что лучше никогда не задавать вопросов. — Я посмотрела на часы. Мне вдруг стало ужасно неловко оттого, что я сидела в этом кафе на месте Десверна и разговаривала с одним из тех, кто задумал и осуществил его убийство. — К тому же мне пора идти — уже поздно.

Он не обратил внимания на мои последние слова — продолжал думать о своем. Я заронила сомнение в его душу (хорошо, если он тут же не побежит к Диасу-Вареле и не начнет расспрашивать его о Луисе, не станет требовать объяснений, потому что в этом случае Диас-Варела снова позвонит мне — не знаю уж зачем, может быть, чтобы закатить мне скандал). Но, возможно, он просто погрузился в воспоминания о том, что произошло тогда в Мексике, — похоже, они терзали его душу.

— Это Элвис Пресли виноват, — вдруг произнес он совсем другим, очень серьезным, тоном — видимо, решил прибегнуть к последнему ресурсу, чтобы произвести на меня впечатление: не хотел уходить ни с чем.

Я не смогла удержаться от смеха:

— Что, лично Элвис Пресли?

— Ну да. Я работал с ним дней десять, когда он снимался в одном фильме в Мексике.

Тут я просто расхохоталась, несмотря на то что история, которую он собирался рассказать, была совсем не веселой.

— Ну конечно! Может, ты еще знаешь, на каком он острове живет? Он и правда жив, как утверждают его поклонники? И кто еще с ним на этом острове скрывается — Мэрилин Монро или Майкл Джексон?

Ему не понравились ни мой тон, ни мои слова. Взгляд его стал жестким.

— Заткнись! Ты мне что, не веришь? Да, я с ним работал, и он втянул меня в паршивую историю.

Таким серьезным я его еще не видела. Он не на шутку рассердился, его самолюбие было уязвлено. То, что он рассказывал, не могло быть правдой. Это больше походило на бред, но в этот бред он, судя по всему, искренне верил.

Я попыталась его успокоить:

— Хорошо, хорошо, прошу прощения, я не хотела тебя обидеть. Но уж слишком трудно в это поверить, согласись. — И, желая сменить тему (осторожно, чтобы он не подумал, что я утратила к нему всякое доверие или что принимаю его за полного психа), спросила: — Послушай, а сколько же тебе лет, если ты говоришь, что работал с самим Королем? Он ведь умер давным-давно. Лет пятьдесят назад? — На этот раз, к счастью, мне удалось удержаться от смеха.