Мария Донченко - Оранжевый туман

Убийство Нецветовой показалось следователю Морозову очень странным преступлением.

Судя по тому, что преступники перевернули вверх дном квартиру, напрашивалась версия ограбления. Но что ценного можно было найти у нищей вдовы — школьной учительницы, единственный сын которой, скинхед, сидел за убийство в тюрьме? Да, Морозову уже было известно, что когда-то покойный муж погибшей занимался сомнительным бизнесом и был небедным человеком, но от былой роскоши давно уже остались лишь воспоминания. Любые сомнения Морозова развеял тот факт, что у Ларисы Викторовны не нашлось средств даже на платного адвоката для сына. Будучи не первый год связанным с правоохранительной системой, он понимал, что в таком случае речь действительно шла об очень бедной семье.

Версию о наркоманах, которым не хватало денег на дозу, или малолетних отморозках — подобный контингент способен лишить жизни человека и за сто рублей и, что уж говорить, не является особенной редкостью в современной Москве — равно как и версию о мести со стороны «обиженных» учеников — а Морозов знал и такие случаи из практики — пришлось также отмести с ходу, и вот почему.

Нецветова была убита двумя выстрелами из огнестрельного оружия. Первый выстрел в грудь и контрольный в висок. Судя по тому, что никто из соседей стрельбы не слышал — оружие было с глушителем. В противном случае хоть кто-нибудь из жителей подъезда «хрущёвки» услышал бы выстрелы, совершённые около двух часов ночи — именно в такое время, согласно выводам экспертизы, наступила смерть. В подъездах у нас, слава богу, стреляют пока ещё не каждый день, и для жильцов дома выстрел в ночи был бы обсуждаемым событием.

К тому же в квартире не осталось отпечатков пальцев или потожировых следов посторонних людей. То есть нападавшие действовали в перчатках и крайне аккуратно.

Если бы Нецветову, допустим, зарезали ножом, это могли бы быть наркоманы или подростки. Но в данном случае явно действовали хладнокровные профессионалы.

Более того, в квартире остались нетронутыми деньги — около десяти тысяч рублей, золотые серьги и обручальные кольца. По всей видимости, это были все ценности, которыми располагала убитая.

Преступники маскировались под грабителей? Но какова была их истинная цель? Или они действительно что-то искали в квартире?

Учитывая имевшуюся у него информацию о сыне Нецветовой, Морозов прикинул даже версию кровной мести, но практически сразу отмёл её. Во-первых, кровная месть распространялась, как правило, только на родственников мужского пола. Во-вторых, жертвой Нецветова был не кавказец, а среднеазиат, для которых, исходя из практики, это гораздо менее характерно, да и маловероятным казалось, чтобы на такой шаг, как обращение к наёмным бандитам, пошла нищая семья Абдулкеримова, на хлеб для которой он пытался заработать уборкой московских дворов.

Более-менее правдоподобной могла быть версия убийства за квартиру — она требовала проверки родственников Нецветовой. Но единственным близким родственником был её сын, имевший железное алиби на день убийства — в этот день он ещё сидел в тюрьме и, конечно, не мог предполагать, что ему повезёт и его оправдают присяжные. Будь у Нецветова свой адвокат — можно было бы ещё подумать о том, не имел ли место сговор, но в ситуации Виталия это было исключено.

Тогда кому и зачем могло понадобиться жестокое убийство Ларисы Викторовны Нецветовой?

Морозов терялся в догадках и надеялся, что пролить свет на это тёмное дело поможет Виталик.

Однако что он мог дать следствию? Ведь это были его первые часы на свободе, и сведения о жизни его матери за последний год у него были отрывочными, только из писем. Виталик подтвердил, что ни с соседями, ни с коллегами или учениками у его матери конфликтов не было. «По крайней мере, пока я был на свободе», — поправился он. Но то же самое говорили опрошенные жильцы дома и учителя школы, где работала Лариса Нецветова.

Будучи неплохим психологом, следователь не сомневался в непричастности Виталика к убийству его матери, хотя не мог отделаться от мысли, будто Нецветов не договаривает что-то важное. Впрочем, это можно было списать и на состояние стресса, на неожиданное чудо и неожиданный удар, свалившиеся на него с перерывом в несколько минут.

Виталик вышел на улицу, в первый раз без наручников, щурясь на яркое весеннее солнце держа в руке копию оправдательного вердикта присяжных по делу об убийстве Абдулкеримова и копию постановления о признании его потерпевшим по делу об убийстве Нецветовой.

Люба ждала на улице его у входа в прокуратуру, сидя на металлическом ограждении.

Она взяла его за руку, и они молча пошли к дому. Идти им было около получаса пешком, и всё это время оба они молчали.

— Всё равно я его найду, — сурово сказал Виталик вслух в самом конце пути.

— Кого? — не поняла Люба.

Он не ответил.

Плачущая Татьяна Фёдоровна встретила их на пороге своей квартиры.

— Сиротинушка ты моя, — причитала она, обнимая за плечи Виталика и роняя голову ему на грудь — он был выше её на голову, — один остался, совсем один как перст… Отпустили, надо же, отпустили из тюрьмы соколика… А Ларочка, царствие ей небесное, так и не увидела своего сыночка родного…

…В квартире Виталика всё ещё работали криминалисты, и ночевать он поехал к Измайловым.

Люба задёрнула шторы, закрыла дверь комнаты на ключ изнутри и погасила свет.

Организовать похороны Виталику помогли Любины родители.

Он молча стоял у свежевырытой могилы на одном из кладбищ в черте города Москвы, в той же куртке, в которой вышел из тюрьмы, и невидящим взглядом смотрел, как опускали в землю гроб с телом его матери, как засыпали её землёй.

Так же молча смотрел он на высокий памятник из чёрного гранита, где было высечено когда-то: «Нецветов Георгий Иванович, 1957–1993», а теперь появились новые свежие буквы: «Нецветова Лариса Викторовна, 1962–2007».

Виталик долго ещё стоял у могилы, опустив голову.

Кто-то легко-легко — или это показалось — коснулся рукава его куртки.

Это была Люба Измайлова.

— Пойдём, — сказал Виталик. — Надо идти.

Они вышли за ворота и какое-то время шли молча. Первой нарушил тягостную тишину Виталик.

— Это Стивенс, — сказал он, — я знаю, что это Стивенс.

— Кто это такой? — спросила Люба.

— Ты хочешь знать всю правду? — обернулся он неожиданно резко.

— Конечно, — ответила она.

— Ты уверена, что всю?

— Да.

— Хорошо. Тогда слушай… и не перебивай. Ты помнишь, когда меня арестовали?

— Само собой. Девятнадцатого ноября пятого года, рано утром…

— В субботу. Даже в ночь с пятницы на субботу… Хорошо, слушай. В четверг у меня был обычный рабочий день, я развозил корреспонденцию по офисам. И тут — этот звонок… Мне сказали, что звонит Кристофер Стивенс из компании «Боинг», что ему надо со мной встретиться. Я даже подумал, что меня разыгрывают, но он настаивал, и мы встретились вечером в пятницу, он меня повёл в дорогой ресторан и стал делать предложение, от которого невозможно отказаться. Он хотел купить диссертацию моего отца, если помнишь, ты у меня её брала почитать, — девушка кивнула в ответ, — и я почувствовал, понимаешь, нутром почувствовал, что не тот этот Кристофер Стивенс, за кого себя выдаёт… А теперь я полностью в этом уверен.