Мария Донченко - Оранжевый туман

Слегка вздрогнул Виталик, услышав русскую речь, но тут же взял себя в руки.

— Сюрприз, мистер Стивенс, — хрипло ответил он, усмехаясь.

Моррисон остановился, разглядывая пленного, словно не зная, что сказать.

— Покурить бы предложили, что ли, — так же насмешливо продолжил Нецветов.

Уильям сделал знак, и на запястьях пленника разомкнули пластиковые европейские наручники. Он протянул ему раскрытую пачку «Парламента», Виталик взял сигарету и жадно затянулся.

— Крыса, — вполголоса сказал стоявший по правую руку от Виталика пленный.

Нецветова передёрнуло, как от электрического удара, и он то ли уронил, то ли бросил недокуренную сигарету на песок.

— Подними, — сказал Моррисон.

Виталик не шевельнулся, но их глаза встретились, и сцена в отделе внутренних дел «Люблино» возникла в памяти Уильяма так ясно, как будто это случилось вчера.

— Всё-таки по-прежнему правду ищешь, Нецветов, — сказал он, словно возвращая к жизни недосказанный спор шестилетней давности.

— Ищу, — кивнул Виталик.

— И как, нашёл?

— Кажется, да… Да, нашёл.

Только этот ответ отличался от данного тогда.

Моррисон стряхнул пепел со своей сигареты. Бычок Виталика так и дотлевал на песке.

— Много вас там? — он кивнул в сторону сопротивляющихся кварталов.

— Много, — подтвердил Виталик.

— Ты не понял. Русских там много?

— Очень. Считайте, что вся Россия.

— Нам есть о чём с тобой поговорить, не так ли? — усмехнулся Моррисон. — Садись в машину, Нецветов. Считай, что вытащил счастливый билет. Поедем в Мисурату, поговорим. Если договоримся — доброшу тебя до тунисской границы, и на все четыре стороны…

Но падает, падает снег две тысячи пятого года, и горит, горит зелёный картон… Ещё бы хоть разок, хоть одним глазком увидеть, как падает снег… Но жгут кожу взгляды товарищей, не понимающих их диалога…

— Да пошёл ты… Мне с тобой говорить не о чем, — Виталик дёрнулся, попытавшись сделать шаг вперёд, и в этот момент увидел Уильям Моррисон, как разверзлись над ним небеса, и возник над ним из ниоткуда чёрный сверкающий вертолёт, он снижался, сияя отполированными боками, на которых горело четырьмя разрывающими сознание буквами имя страны, которой вот уже двадцать лет как не было на карте, но уже видно было, что в кабине за рычагами машины сидел молодой, как на фотографии с комсомольского билета, Георгий Нецветов, и рвался он, живой и советский, сквозь десятки лет и тысячи километров на голос сына в самое пекло две тысячи одиннадцатого года…

Уильям попятился, сделал шаг назад. Потом ещё шаг, выхватывая пистолет из кобуры, выстрелил в грудь то ли Георгию, то ли Виталию, всаживая по пуле прямо в каждую из четырёх ненавистных букв, то ли на борту невиданной машины Нецветова, то ли на выпачканной чужой кровью футболке Нецветова, ещё раз и ещё, и продолжал жать на курок, даже расстреляв всю обойму…

Пуля летела по параболе. Она стремилась вперёд под действием сообщённой ей кинетической энергии, а планета тянула её к себе силой гравитации, с ускорением свободного падения, с поправкой на тридцать вторую параллель.

Пуля летела по параболе, влекомая законами физики, и никакая сила в мире не могла ни повернуть её обратно, ни заставить отклониться от заданной траектории.

И только пустые щелчки курка немного привели его в чувство.

— Где?… — выдохнул он, пронзая бешеным взглядом удивлённых повстанцев.

— Что где, мистер Конрад? — испуганно спросил Али, вжимая голову в плечи. Стоявший поблизости повстанец шарахнулся в сторону.

— Ничего! — зло рявкнул Моррисон и отступил к машине под напряжёнными взглядами бойцов Переходного национального совета. — Дай мне все его документы, — кивнув на мёртвого Виталика, обратился он к старшему группы повстанцев. Тот осторожно протянул европейцу пакет с загранпаспортом Виталика, справкой об освобождении из мордовской колонии, фотографией Любы и ещё несколькими бумагами на арабском.

Уильям резко схватил пакет из его руки.

— Поехали! — крикнул он Али, и тот начал послушно заводить машину. — Разворачивайся!

— Мистер Конрад, — робко поинтересовался Али, когда они отъехали на пару километров, — почему Вы убили этого каддафиста?

— Заткнись! — прикрикнул на водителя Моррисон. — Не лезь не в своё дело!

Али предупредительно извинился. Но Уильям, закуривая, ещё долго не мог прийти в себя. «Совсем обнаглели туземцы», — думал он про себя, пытаясь погасить ярость в душе. — «Ещё немного — и они всерьёз, без пропаганды, решат, что это и взаправду их собственная революция, затеянная для улучшения их жизни…»

Двенадцатого-тринадцатого октября, после прорыва повстанцев к центру Сирта, войска лоялистов нанесли ответный контрудар.

По сообщениям, которые, скрипя зубами, передавали различные источники, им удалось отодвинуть линию фронта на два километра.

Чтобы представлять себе значение этой операции, стоит упомянуть, что весь город занимал площадь три на четыре километра. В результате последней контратаки повстанцы были оттеснены на самые окраины Сирта.

В этом контрнаступлении участвовали добровольцы Ахмада Гарьяни, и погибшие накануне Ибрагим Тархуни, Хасан Зарруки и Виталик Нецветов стали одними из последних, кого похоронили свои.

И ещё целую неделю, к изумлению врагов, они удерживали Сирт, точнее то, что от него осталось.

Ахмад помнил, что жену Виталика звали Luba, он помнил записанный в блокноте адрес электронной почты, но у него уже не было Интернета, чтобы написать ей последнее письмо по-английски.

А потом не осталось никого, кто бы помнил адрес с непривычным окончанием mail.ru.

И так что никто не узнает, когда и какую смерть принял за свою страну лейтенант Ахмад Гарьяни.

И только ветер заплачет в развалинах.

А ты лети, ветер, вдаль, на северо-восток, и пролейся дождём туда, где полыхает пожар листвы, где переливаются всеми красками осени аллеи Измайловского парка, и упади без сил свинцовыми каплями на московский подоконник…

В середине октября был вынесен приговор по делу Андрея Кузнецова.

В зале на зрительских местах присутствовали только родители подсудимого и Люба Нецветова.

Выйдя из совещательной комнаты в мантии до пола, судья скороговоркой зачитала решение — признать виновным в подготовке террористического акта и незаконном хранении взрывных устройств… и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на двенадцать лет с отбыванием в колонии строгого режима…

— Как же так? — в отчаянии глядя вслед уходящей обратно судье, Андрей схватился за прутья клетки.

Но ключ повернулся в замке.

— Выходи давай, — бросил повидавший всякие истерики старший конвоир Андрею, только что подтвердившему своим примером известную поговорку о том, что чистосердечное признание смягчает вину, но увеличивает срок.