Евгений Будинас - Дураки

Господин Доневер усмехнулся. Как ни странно, ему нравился такой разговор. Ему вообще многое нравилось в этом новом русском со странной литовской фамилией, так не похожем на любого из его западных коллег. Ну, например, то, как далеко он зашел в своем бизнесе, по всей видимости, ни разу не задавшись вопросом: «Зачем?» — без ответа на который ни один нормальный человек на Западе не сделает даже первого шага...

В Ганновере они много разговаривали об этом. Господин Доневер считал: так нельзя. Нельзя начинать дело с покупки шестисотого «мерседеса», как это делают в России. Нельзя за все сразу хвататься. Еще без штанов, а уже музей...

— Вы увидите, как это делается, — упорствовал Дудинскас. — Приезжайте!

Помощник Доневера и его консультант по Восточной Европе господин Либерман пытался Виктора Евгеньевича остановить:

— Для чего вы ему выкладываете все свои завиральные замыслы? Кому здесь интересен этот ваш «Ноев ковчег» и все ваши рассуждения о демократии и колбасе!

Он даже отказывался переводить:

— Господин Доневер никуда не поедет. Он же не сумасшедший и не станет давать деньги на серьезное производство людям, которые выпускают книжки, строят ветряки, коптят окорока, да еще собираются лепить из глины горшки и плести лапти...

Но господин Доневер приглашение принял. Он приехал, чтобы своими глазами посмотреть, что такое новый восточный рынок.

К своему удивлению, он увидел людей, которые хотят жить. Отчего за все и хватаются, правда, вкалывают руками и головой там, где во всем мире уже давно работают деньги.

— Наш город — подлинная европейская столица, это город широких проспектов, просторных площадей и величественных современных ансамблей, — сказал Галков с гордостью человека, приложившего руку.

Господин Доневер согласно кивнул.

Почувствовав внимание гостя, Галков позволил себе исторический ракурс:

— Все остальное снесли фашисты... Доневер вздрогнул. Когда? Когда это было?

— Из старых зданий осталось только пять, — продолжал Галков защищать отечество. В том смысле, что замолчать историю никому не удастся.

Они ехали осматривать площадку под строительство Центра ценных бумаг — Доневеру название ЦЦБ понравилось, он сразу предложил его не менять. Тем более что по-английски звучало вполне неплохо: «Секьюрите Сентре».

Едва увидев физиономию бывшего первого секретаря горкома партии, Дудинскас понял, что никакого дела с Доневером у него уже нет. Не станет господин Доневер с ним что-либо создавать совместно, увидев подлинное лицо оказываемой «Артефакту» государственной поддержки.

В том, что Григорий Владимирович свое личико покажет и как-то проявится, Дудинскас не сомневался.

— Иностранцев наш заново отстроенный город поражает чистотой, — продолжил Галков очередной фразой из путеводителя, написанного когда-то по его заказу.

Господин Доневер, чистой воды иностранец, вынужден был согласиться. Город производил на него такое же впечатление, как и аэропорт. Большой и пустынный.

— Сколько же здесь жителей? — спросил господин Доневер, иронично поглядывая по сторонам.

Точно так же сегодня утром, усевшись за руль «нивы» Дудинскаса («Можно попробовать?») и надавив на педаль газа, он спросил:

— Сколько в ней сил?

— Восемьдесят, — сказал Дудинскас. — Это лучшая советская автомашина.

— Где они, эти силы? — спросил Доневер, дожимая газ до отказа, на что «нива» отреагировала без всякого энтузиазма. — С таким мотором она должна бы летать.

Городом Галков гордился, как и положено первому в нем человеку, пусть и в прошлом.

— Население уже почти два миллиона. При самой высокой в Европе рождаемости, — произнес он это так, будто высокий уровень рождаемости зависел именно от него. — По приросту населения даже среди городов бывшего Советского Союза наш город — рекордсмен.

Не дождавшись восхищения, Галков надавил:

— Вы все-таки обратите внимание, как вокруг чисто.

Была суббота, около полудня. По пустынному проспекту ветер гонял бумажку, оброненную кем-то две недели назад.

— Отчего же здесь может быть грязно? — сказал Доневер. «Городской мусор — это все же продукт цивилизации», — подумал Дудинскас, вспомнив, как поразил его своей замусоренностью Париж. Бурлящие толпы повсюду оставляли за собой обертки, пакеты, банки из-под колы, бутылки. Ранним утром нарядные, как танцоры, негры-мусорщики набивали отбросами яркие пластиковые пакеты, красиво, как в танце, закидывая их в забрала мусоровозов, похожих на огромных навозных жуков. К полудню город снова утопал в горах мусора.

— Мне кажется, здесь никто не сорит, — сказал Доневер, словно угадав его мысли. — По-моему, здесь никто просто не выходит на улицу.

В отместку заносчивому миллиардеру Галков настоял, чтобы осмотр столицы завершился посещением Дома-музея Первого партийного съезда.

— Это история, — Галков пресек попытку Доневера уклониться. — Поймите же вы наконец! От этого вы все, господа империалисты, никуда не денетесь.

Господин Доневер уже давно понял. Он даже спорить не стал: деваться от этого им всем действительно некуда.

Еще больше он понял, когда выяснилось, что никакого музея уже нет, а в бывшем Домике Первого съезда цинично разместился кооператив по продаже импортных мебельных гарнитуров, о чем бывший секретарь горкома, оказывается, не знал...

— Вы кем работаете? — через переводчика спросил его господин Доневер и не стал дожидаться ответа: этим вопросом он закончил разговор.

В Дубинках господину Доневеру понравилось. Они приехали сюда во второй половине дня, прихватив с собой Дитриха-Штрауса, немецкого посла в Республике (друга студенческих лет господина Доневера) и посла Республики в Германии, недавно назначенного, но еще не получившего агреман Петю Огородникова (друга студенческих лет Дудинскаса).

«Ваше превосходительство господин посол», — обращался Дудинскас к приятелю по протоколу, смакуя непривычное словосочетание.

К приезду высокого гостя в Дубинки приволокли взятую на киностудии карету. Кортеж из двух машин милицейского сопровождения с включенными мигалками, «нивы» Дудинскаса, «чайки» с господином Доневером, микроавтобуса с его свитой и двух черных посольских лимузинов с дипломатическими номерами и государственными флажками на капоте подрулил прямо к мельнице. Здесь (по сценарию) всех встречал хлебом-солью Вовуля («хозяин») со своей новой молодой женой. Господин Доневер расцеловал жену Вовули и самого Вовулю, хотя и не совсем понял, кто они такие, что ясно стало из того, что расцеловал он и стоявшего рядом с каретой колхозного конюха Ваську. Забрав у него кнут, господин Доневер тут же вскарабкался на облучок и въехал в Дубинки, размахивая кнутом и поглядывая с верхотуры по сторонам.