Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2013)

o:p /o:p

«Щенки» — роман хотя и символистский (или постсимволистский, но с не опровергающим символизм ходом, как, например, орнаментальная проза 20-х годов, а прямо ему наследующим), но не символический . Некоторые персонажи в нем существуют на образно-обобщенном, или, если угодно, мифопоэтическом уровне, что не отрицает известных догадок об их значении, но никак не предполагает исходной заданности этого значения. Снятие уровня вины/правоты (для людей!) — это и есть один из способов отказа от символического уровня. Но зальцмановские «волшебные животные» очевидно что-то значат — для автора и для нас. o:p/

o:p /o:p

Я долго думал: почему именно сова — существо, получившее микроб сознания в результате людских забав с раненым совенком в поезде, ползущем сквозь охваченную Гражданской войной Сибирь, — сделалась главным инфернальным персонажем книги? Бывают ведь животные и даже птицы и страшнее, и мерзостнее? И вдруг догадался: по фонетическому, поэтическому сближению сова для Зальцмана — советское, даже совецкое в его развитии от животной (с окровавленным клювом Гражданской войны) до человекоподобной (в нэпманской шубе) и, быть может, еще более отвратительной формы. Вот ведь действительно, и здесь фонетика — служанка ну, не серафима, конечно, не отражения Божественной Любви, но, скажем, херувима , отражения Божественной Мудрости. o:p/

И тут, «фонетическим методом», открывается и смысл зайца, помните? — «Заяц летит через пень, срывая землю когтями, и нежно жует губами...»: заяц — Зальцман. Заяц — не Зальцман, но Зальцман, вероятно, немножко заяц в его суетливой, отчаянной семейности, в его любви к подруге, в животе у которой «неслышно движутся крохотные дети», в его небеззащитной беззащитности. Заяц, частный, отдельный любитель капустки, никак, в сущности, не привязанный к действию, к истории, к стране, к отношениям с людьми, погибает, как ни старается выжить и для себя и для зайчихи и ее «крохотных детей», и это, вероятно, та судьба, которой постоянно боится для себя автор — частный человек между молотом и наковальней, не знающий ни абсолютного благородства щенков, ни абсолютной подлости совы. Погибнуть можно, в сущности, и от того, и от другого — и заяц погибает от того и другого. o:p/

o:p /o:p

o:p /o:p

Заключение o:p/

o:p /o:p

Итак, общее правило: o:p/

o:p /o:p

средняя модернистская проза первой трети ХХ века хуже средней реалистической прозы того же времени, но вершины ее далеко, т. е. высоко превосходят вершины реалистической литературы от Горького до Шолохова (зрелого Чехова мы, с вашего разрешения, «реалистом» не числим). o:p/

o:p /o:p

Это впрямую касается и «Щенков»! o:p/

o:p /o:p

Значение «Щенков» — не только в высказывании Зальцмана (не утверждаю, что полностью сознательном) о создающихся на его — и наших! — глазах советском человеке и советской цивилизации. Не только в показе ободранной, окровавленной России, постепенно зарастающей диким мясом. Существенна, и, может быть, даже более существенна культурно-историческая сторона: сам факт возникновения прозы (и стихов, кстати) такого языкового и поэтического качества в тех условиях, в которых Зальцман жил, — свидетельство жизнеспособности высокой русской культуры. Это, конечно, касается не только Зальцмана, но и Всеволода Петрова. Это касается и стихов и прозы Андрея Николева, и блокадных стихов Геннадия Гора, и, вероятно, еще чего-то, чего мы пока не знаем. В конечном итоге это касается всего последнего, невидимого поколения русского литературного модернизма. o:p/

Не знаю, за какие заслуги открылись нам в 2000-х годах и «Блокада» Гора, и «Турдейская Манон Леско» Вс. Петрова, и (несколько позже) поэт и прозаик Павел Зальцман. Уж ничего такого хорошего мы, кажется, не сделали. Может быть, именно поэтому? Тогда, надо полагать, на подходе еще что-то важное и прекрасное — потому что ничего хорошего мы, похоже, и не собираемся делать. Может быть, два пропавших обэриутских романа всплывут — «Убийцы вы дураки» Александра Введенского и «Похождения Феокрита» Дойвбера Левина, недостаточно оцененного и недостаточно изученного писателя? Может быть, еще что-нибудь, совсем неожиданное, совсем прекрасное? o:p/

o:p /o:p

Вполне возможно, увы, — ведь o:p/

o:p /o:p

чем унылее делается настоящее русской литературы, тем блистательнее становится ее прошлое! o:p/

o:p /o:p

За помощь советом и суждением автор благодарит Е. П. Зальцман, М. Н. Айзенберга, В. А. Бейлиса, Д. М. Закса, И. С. Кукуя, А. В. Скидана и О. Б. Мартынову. o:p/

[1] Следует ли здесь специально подчеркивать, что вышестоящее мнение, как и все прочие мнения, высказанные в настоящей статье, является исключительно личным мнением ее автора? Это для тех, кому кажется, что статьи, книги или записи в блогах пишутся для того, чтобы высказать их, читающих, мнение, а вовсе не мнение авторов этих статей, книг и записей в блогах (это и все последующие примечания — автора, что далее не оговаривается).

o:p /o:p

[2] Остатки «попутчиков» 20-х годов, т. е. в той или иной степени «культурных» писателей, переработанных советской идеологической машиной, существовали, за немногими исключениями, приспосабливаясь к основному требованию эпохи: писать надо лучше, что по логике тоталитарной культуры означало свою противоположность: писать надо хуже . Это касается даже такого выдающегося мастера, как А. Н. Толстой, а что уж тут говорить о броско начинавших, но быстро потускневших леонидах леоновых и иже с ними. Впрочем, это несколько другая тема, требующая подробного рассмотрения. Важно, что осколки прежней (в данном случае скорее раннесоветской, т. е. 20-х годов) литературы на общую картину существенно не влияли.

o:p /o:p

[3] Об этом см. статью Ольги Мартыновой «Загробная победа соцреализма» . Статья в основном посвящена возрождению в 2000-х годах повествовательной литературы старого советского типа, но затрагивает и социально-общественные причины этого возрождения. Сам по себе «новый реализм», вероятно, отступил с тех пор в тень, но причины продолжают действовать и порождать соответствующие явления.

o:p /o:p

[4] Юрьев О. А. Заполненное зияние — 2. — В кн.: Юрьев О. А. Заполненные зияния. Книга о русской поэзии. М., «Новое литературное обозрение», 2013, стр. 49 — 63.

o:p /o:p

[5] Первая публикация: Петров Вс. Н. Турдейская Манон Леско. — «Новый мир», 2006, № 11, стр. 6 — 43.

o:p /o:p

[6] Таким образом, подспудное действие ее началось задолго до журнальной публикации. В этой связи приходит на ум замечательное стихотворение Сергея Чудакова (1937 — ?): «Как новый де Грие, но без Манон Леско / Полкарты аж в Сибирь проехал я легко / И, дело пустяка, проехал налегке, / Четырнадцать рублей сжимая в кулаке // Перевернулся мир, теперь другой закон / Я должен отыскать туземную Манон / Разводку, девочку, доярку, медсестру / В бревенчатой избе на стынущем ветру» (Чудаков С. И. Колер локаль. Составление и комментарии Ивана Ахметьева. М., «Культурная революция», 2008. Издание 2-е, испр. и доп., стр. 37). Совпадения по образам и мотивам настолько разительны, что можно заподозрить Чудакова, библиофила и знатока (в свойственной ему особенной форме), в знакомстве с повестью Петрова (присутствовал при одном из домашних чтений? — интересно, чего в этом случае не досчиталась библиотека Вс. Н. Петрова?). Но и совпадения, конечно, бывают.