Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

— А ты что, боишься? — спросил я.

— Да не боюсь я ничего, просто неприятно.

— Ничего, привыкнешь. Пока начну я, хотя тоже никогда этого не делал. Мне, Коля, честно говоря, легче десять живых зарезать, чем один труп ковырять. А тебе это единственный шанс уйти от нового срока. Добавить сроку тебе не добавят, у тебя и так под завязку. А вот лет пять тюремного режима с твоего же срока тебе «отломят». И будешь ты в подвале в каменном мешке на фунте хлеба сидеть и песню петь: «Солнце всходит и заходит, а в моей тюрьме темно». Это все я прошел, врагу не пожелаю. А здесь свежий воздух, цветы кругом, лежи среди роз и загорай. И сто процентов, что по половине срока идешь на свободу. Ну где еще подвалит такая лафа? Я сам-то че пошел? Чтобы уйти от нового срока, а ссылка для меня, считай, свобода.

— Ладно, Дим Димыч, уговорил. Согласен, — сказал Николай.

На другой день после обхода врачей мы пошли в морг. Я открыл замок, вошли вовнутрь.

Вскоре из туберкулезного отделения санитары принесли жмурика, спросили:

— Куда его?

— Кладите на стол. Еще есть? — спросил я.

— Пока нету, но есть на подходе. У нас их там много лежит, но пока держатся. Это по весне и осени за ночь улетают по пять-шесть человек, таскать не успеваем.

Санитары ушли, пришла Юлия Сергеевна, поздоровалась с нами, сказала:

— Сейчас начнем, — и прошла к себе в кабинет.

Вышла переодетая в больничный халат. С Колей мы тоже одели рабочую спецформу: фартуки и перчатки. Я посмотрел на Юлию Сергеевну и еще раз убедился в ее схожести с колдуньей, такие же волосы и большие голубые глаза. В пол-литровой банке она дала нам спирт, сказала:

— Оботрите места разрезов, чтобы трупный яд не выделялся, — и зашла в кабинет.

Я взял кружку с бачка, налил немного спирта, протянул своему ассистенту.

— Пей, Коля, чтобы трупный яд на нас не переходил, — сказал я, а когда Коля выпил, налил себе и тоже выпил.

В банке осталось граммов двести.

— Этого и жмурику хватит. Что называется, сообразили на троих, — сказал я.

Намочили вату и быстро протерли грудь, живот и голову третьему участнику уик-энда. Юлия Сергеевна принесла инструменты. Я взял скальпель и разрезал живот до груди.

— Теперь, Дим Димыч, отрежьте по кусочку сердца, легкого, печени и почки. Много не надо, а так, размером с ноготь, — давала инструктаж Колдунья.

— А может, побольше отхватить, чтобы нам и на жаркое хватило? — пошутил я и увидел, как передернуло Колю и Юлию Сергеевну.

Потом на голову покойника я надел и зажимами прикрутил железный колпак, разрезал шкуру, вскрыл череп, вырезал кусочек мозга и отдал врачу. Она ушла к себе, сказав:

— Зашивай.

Я зашил череп, снял колпак. Коля зашил живот. Покойника одели в новые кальсоны и рубашку, положили в гроб, который к этому времени принес гробовщик. Юлия Сергеевна принесла и положила на грудь покойного номер и историю болезни, я прибил крышку. Подошла машина, гроб мы погрузили на нее, и машина уехала. Водой из шланга Коля помыл стол и пол.

— Сегодня, видно, будет мало работы. Так что, ребята, пока отдыхайте, — сказала Колдунья и ушла в свой кабинет колдовать над микроскопом.

А мы с Колей вышли из морга, легли возле цветов, будучи слегка под кайфом.

— Ну как, Коля? — спросил я. — А ты боялся.

Коля лежал и молчал, «впав в распятие», и только когда мы пошли на обед, он сказал:

— Ты прав, Дим Димыч, страшного тут ничего нет. Все лучше, чем в зоне или тюрьме. А главное, уйти на свободу раньше срока.

Каждый день из отделений приносили по одному, а то и по два трупа. При каждом вскрытии присутствовала Юлия Сергеевна. Я попросил у нее нашатырного спирта. Этим спиртом мы протирали на трупе нужные места, а медицинский — выпивали. Наша начальница на это внимания не обращала, а только улыбалась. В нас она видела слаженный тандем и хороших работников. Даже моя лечащая врач Алевтина Николаевна говорила мне:

— Пономарев, это хорошо, что вы помогаете товарищу. Притом у вас еще не кончился курс лечения. Юлия Сергеевна хвалила вас обоих. Молодцы, ребята.

А когда заступала на дежурство главный рентгенолог, то после обеда она всегда присылала за мной пацана-санитара с общего режима.

— Дим Димыч, вас вызывает Зинаида Михайловна.

— Скажи ей, сейчас приду.

И я шел к ней. Зайду, гляну, и мне делается плохо. Она с мокрым полотенцем на голове, охает, стенает. Работала она сутки через двое и, видимо, дома пила по-черному. Одним словом, была алкоголичка. Я закрывал дверь на крючок и приступал к работе. Делал массаж, разминал ей все тело, потом обтирал мокрым полотенцем. Она только вздыхала, говорила:

— Ух, как на свет родилась. Возьми, Дима, налей себе там в шкафу и поешь.

Из дома она приносила сдобные изделия, пирожки, колбасу. Я наливал себе полный стакан водки, выпивал, уминал все подряд, аж за ушами трещало.

Зинаида Михайловна смотрела на меня и говорила:

— Вот, молодец. Мне нравится смотреть, когда ты ешь. Тигра мне напоминаешь.

Потом я раскладывал рентгенолога на кушетке, начинал целовать и, как доводил ее до азартного состояния, мы отдавались друг другу без остатка. Она только шептала мне на ухо:

— Милый, что ты делаешь со мной? Ты такой распутник, я сама не понимаю, что делаю.

Основательно натрахавшись, я поднимался, клал Зинаиде Михайловне на голову мокрое полотенце и, поцеловав в шею, тихо уходил, прикрыв за собой дверь, а санитару говорил:

— Смотри, чтобы никто ее не потревожил. Спросят, скажешь: нет ее. Понял?

— Да.

— Ну, смотри.

Как-то, закончив работу в морге и погрузив гробы на машину, мы сели с Колей отдохнуть. Выпили. Колю немного развезло, и он полез на клумбу в цветы, а я решил помыться под душем. Зашел в кабинет Колдуньи, ее там не было. И вдруг я увидел ее за перегородкой под душем. Хотел уйти, но она увидела меня, спросила:

— Ты что хотел?

— Хотел у вас спросить разрешения помыться под душем.

Она засмеялась, ответила:

— Что ты спрашиваешь? В любое время купайся. А сейчас подай мне халат.

Я взял с дивана халат, подошел к стойке ширмы и увидел Колдунью совершенно голой с острыми, торчащими кверху грудями. Меня затрясло, я не мог оторвать от нее взгляда. Не помню, как я открыл перегородку, зашел под душ, обнял ее и стал целовать. На нас лилась из душа вода, а я все целовал и целовал. Главное, она совсем не сопротивлялась. Тогда я взял Юлию Сергеевну на руки, понес и положил на диван. Она восприняла это как должное. Не долго думая, сбросив штаны, я лег сверху, и наши души полетели вверх. Когда я спустился на землю, поднялся с женщины и сказал:

— Можешь идти на вахту и сказать ментам, что я тебя изнасиловал. Пятнадцать лет я почти отмотал, так мне «отломят» еще пятнадцать, и век свободы мне теперь не видать, сдохну в тюрьме.