Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

Юлия Сергеевна приподнялась с дивана, прикрыла мне рот рукой и сказала:

— Дурачок, ты что говоришь? Как баба, нюни распустил. Никуда я не думаю идти и говорить. Лучше помоги мне одеться.

Я подал ей трусики, халат и нижнюю рубашку.

— Рубашку не надо. Мне в халате просторней и не так жарко, — сказала Колдунья.

Я пошел и завинтил душ, а сам пребывал еще в сомнении: а вдруг пойдет и заявит? Она, видимо, почувствовала мое сомнение, подошла ко мне, обняла рукой за шею и поцеловала в губы. Я обнял ее и крепко поцеловал. Она только простонала:

— Ух, я совсем задохнулась.

Чувствуя в руках ее хрупкое податливое тело, я не мог сдержаться. Снова положил ее на диван, и опять «душа в рай понеслась».

С этого дня моя жизнь в сангородке вообще пошла как в сказке. Утром Юлия Сергеевна приходит, приносит полную сумку продуктов, огурцов, помидоров. Сделаем большую эмалированную миску салата, выпьем спирту, закусим и, если есть жмурики, начинаем работать. А если нет работы, то Коля идет в цветы загорать, заодно смотреть, чтобы кто посторонний не «лукнулся» в морг. Я ему ничего не объяснял, думаю, он сам догадался, но сказал на всякий случай:

— Коля, про все, что ты видишь и знаешь, должен молчать как рыба. Понял?

— Понял.

А мы с Колдуньей оставались в кабинете, раздевались догола и трахались до беспамятства. Потом шли под душ, мылись, и она уходила к врачам в сангородок, а я полз в цветы загорать.

Не забывал я и Зинаиду Михайловну. Она была у меня самая уважаемая женщина. Когда ее дежурство, тут уж я был полностью в ее распоряжении и объятиях.

Так вертелся я как сыр в масле почти год. Прошли лето, зима, снова наступило лето. После очередной трудовой вахты мы помылись под душем, хорошо выпили, поели втроем, и Коля ушел греться на солнышке. А я остался «жарить» Юлию Сергеевну. Да так увлеклись этим занятием, что забыли дверь закрыть. Колдунья сидела у меня на коленях, и мы целовались взасос. Ничего не видели и не слышали. Очнулись, когда услышали громкий мужской голос:

— Это что такое?

В дверях стоял капитан с широкой повязкой на рукаве, «дежурный по сано», и смотрел на нас, вылупив шнифты. Юлия Сергеевна покраснела до корней волос, а капитан повернулся и, уходя, ехидно сказал:

— Не буду вам мешать.

Мы долго находились в каком-то оцепенении, потом я вышел на улицу. Коля спал на лавочке, я разбудил его.

— Все, Коля, хана дело. «Спалились» мы с Юлькой, дверь забыли закрыть, и ты заснул. Приходил дежурный капитан и застал нас на горячем.

Коля смотрел на меня, хлопал глазами, потом спросил:

— Что же теперь будет?

— Да ее-то оставят на работе, а меня могут в зону кинуть. Самое главное, что суды уже все закончились и меня могут только в зону отправить.

Я вернулся в кабинет к Юлии Сергеевне. Она сидела плакала и повторяла:

— Что же теперь будет?..

— Думаю, Юля, особо страшного ничего не произошло. Просто меня отправят в зону.

Юля обняла меня, стала целовать, размазывая свои слезы по моему лицу.

— Милый, а как же я без тебя буду. Я уже так к тебе привыкла, что дома почти не бываю, а рвусь сюда, к тебе. Мне и мысль в голову не приходила, что мы можем когда-нибудь расстаться. Даже не верится. Может, все обойдется?

— Нет, Юля, капитан так дело не оставит. Я по его морде видел. А я-то этих псов знаю. Даже просто из зависти, что ты не с ним, а с уголовником любовь делишь, — сказал я.

На другой день часов в десять утра, мы еще в палате были, прибежал дневальный штаба — молодой зек общего режима, спросил:

— Кто Пономарев?

— Я.

— Тебя опер вызывает к себе.

Я оделся и пошел в штаб. Он находился в здании около туберкулезного отделения. Я поднялся на второй этаж, открыл дверь с табличкой: «кабинет оперуполномоченного». Спросил:

— Можно к вам?

— Да. Заходите.

За столом сидел майор лет под пятьдесят с шевелюрой наполовину седых волос. Спросил мои анкетные данные, с чем лежу и кто лечащий врач. Я ответил. Майор поднял трубку телефона, попросил терапевтическое отделение, сказал:

— Алевтина Николаевна, придите, пожалуйста, в штаб и захватите историю болезни Пономарева.

Я сидел и молчал, а майор что-то писал. Вошла Алевтина Николаевна. Майор посмотрел на нее, спросил:

— Ваш больной?

— Да.

— У него что, еще не закончено лечение?

— Нет, — сказала врач и начала объяснять, какие процедуры мне нужно еще пройти, помимо тех, что я прошел.

Майор внимательно выслушал и сказал:

— Я вас понимаю, Алевтина Николаевна. Но у нас есть указание, и мы им руководствуемся, что, если больной в процессе лечения нарушает режим и дисциплину, мы имеем право выписать его.

Женщина пожала своими маленькими худенькими плечиками, заморгала раскосыми глазенками, ответила:

— Это ваше право.

— Хорошо, вы свободны. А вы, Пономарев, идите и собирайтесь на этап. Поедете в зону.

— В какую? — спросил я.

— Пока в распоряжение пересыльной тюрьмы.

Я вышел от опера. Коля ждал меня на улице, спросил:

— Ну что?

— Сегодня иду на «эстафету». Ты остаешься за меня. Пойдем к Юлии Сергеевне.

Когда мы пришли в морг, Юля была в своем кабинете. Колю я попросил подождать на улице. Юля сама закрыла дверь, кинулась мне на шею, начала плакать. С трудом я успокоил ее. Положил на диван, и мы последний раз трахнулись. Потом помылись под душем.

— Мне дали выговор, — сказала Юля. — А его, сказали, мы отправим в зону.

— Сегодня я уезжаю, Юля. Я всегда буду помнить мою голубоглазую Колдунью. А к тебе просьба: Коля — неплохой парень, а ты все равно одна. Пригрей его, а меня забудь, как будто и не было. Мне еще два года пайку хавать, а потом на Север повезут в ссылку на пять лет. Просто, Юля, нам никогда не суждено встретиться. Сделай так, чтобы тебе и Коле было хорошо, но будьте осторожны, не «спалитесь», как мы с тобой.

— Опомнись, милый, что ты говоришь? — возмутилась Юля и закрыла мне рот рукой.

Я поднялся с дивана, сказал:

— Пойду котомку собирать в дорогу. Да еще с врачами надо проститься, а то неудобняк, они столько хорошего мне сделали. Но я еще зайду к тебе, моя нежная и ласковая Колдунья.

Дорогой я Колю предупредил:

— Теперь с Юлькой ты будешь. Я базарил с ней насчет тебя. Она пока ломается, но ты будь посмелей, и все будет ништяк. Она твое спасение. Понял? Поухаживай за ней, но будь осторожен.

С Колей мы собрали мой вещмешок. Я надел куртку, брюки, ботинки и пошел в кабинет врачей. Почти все были на месте.

Я сказал им:

— Спасибо вам за лечение и за доброе отношение ко мне. Я ухожу на этап, но этот год останется самым светлым и радостным в моей жизни. Особенно я благодарен Алевтине Николаевне — человеку большой души.

Врачи смотрели на меня, улыбались, давали напутствия.