Виктор Дьяков - БУМЕРАНГ повесть

- У вас тут даже красную икру дают… колбаса… апельсины… Хорошо тут вас снабжают,- удивлялся он и за столом, отдавая должное не только необычно богатому для советской действительности тех лет ассортименту дефицитных продуктов, но и кулинарному искусству невестки. Софья Иосифовна, как и положено, желая ублажить свекра, к тому же своего бывшего школьного учителя, приготовила настоящий форшмак. С этой целью она буквально умолила заведующую школьной столовой, продать ей дефицитной селедки, что называется «из-под прилавка».

Чувствовалось, что отец хочет о многом поговорить с сыном. Но в первый день по приезду допоздна засиделись за столом, на второй Лев Михайлович как обычно задержался в Институте, на третий… Лишь на четвертый, в субботу, в выходной, они, наконец уединились – у Софьи Иосифовны и детей в школе была шестидневка.

- Лева, все-таки скажи мне, как тебе удалось выбить себе четырехкомнатную квартиру, да еще с такой большой кухней?- этот вопрос старик стеснялся задавать сыну в присутствии невестки и внуков. Он считал сына изначально недостаточно практичным в житейских делах, чтобы добиться такой квартиры.

- Папа, я ничего не выбивал, мне просто положена такая квартира, по составу семьи и наличию у меня научной степени,- со снисходительной улыбкой ответил отцу Лев Михайлович.

- У нас в стране многим многое положено, а многодетные семьи живут в лучшем случае в двухкомнатных барачных квартирах с удобствами во дворе. Помнишь Цилю Коган, с тобой в одном классе училась?

- Папа, у нас тут закрытый научный городок и квартиры в основном служебно-должностные,- не захотел говорить о тяжкой доле своей бывшей однокласснице Лев Михайлович.

- Но Лева… так могут жить только очень большие начальники. Ты что здесь такой большой начальник? Не пойму я, за что тебе дали целых четыре комнаты… Может я чего-то не знаю?- по прежнему недоумевал Михаил Израилевич.

Отец никак не мог усидеть на месте, ибо когда в квартире присутствовали все домочадцы, он себя сдерживал, но сейчас… Он вставал и вновь ходил из комнаты в комнату, одобрительно осматривал ковры на стенах, чуть не вплотную приближая к ним глаза, стараясь рассмотреть вытканный на них рисунок и в очках, и без оных, то же в отношении хрусталя в «стенке», солидно смотревшихся собраний сочинений на книжной полке, долго со всех сторон почти обнюхивал цветной телевизор «Радуга»…

- У нас наверное на всей улице нет ни одного цветного телевизора, даже у самых богатых, кладовщика и начальника ОРСа… А квартиры… нет ни у кого нет таких квартир, даже у райкомовского начальства…- задумчиво, себе под нос бубнил Михаил Израилевич.

- Папа, я начальник небольшой, но меня очень ценят и потому квартиру выделили какую положено, три комнаты нам положено как семье с двумя разнополыми детьми, и еще одну как доктору наук под кабинет… Понимаешь? Ну Софа, конечно, этот кабинет у меня отобрала и сделала вот гостиную. Так вот и живем, одна комната у дочери, вторая у сына, спальня и гостиная. Так что никаких излишеств. Не пойму, чему ты так удивляешься,- пожал плечами Лев Михайлович.

- Да-да… по комнате на детей… отдельная спальня и гостиная… Так я жил только в детстве… Хотя нет, у твоего дедушки как ты знаешь было два сына и две дочери и у нас в доме было две детских, для мальчиков, и для девочек. Но без центрального отопления и горячей воды… Но все это было, сам понимаешь, очень давно, до революции. А сейчас… сейчас так как ты живут только очень большие начальники, не ниже секретаря райкома,- все никак не мог уразуметь жилищные условия сына старик, проживший всю свою взрослую жизнь в небольшом частном доме с печкой и огородом.

Однако Лев Михайлович уже почти десять лет жил в этой квартире, привык и воспринимал ее как само-собой разумеющееся. Он как-то успел позабыть и условия своей жизни в детстве, в Суроже, потом ленинградскую студенческую общагу, потом аспирантскую, тесноту МНС-ных и СНС-ных квартир-малогабариток. Он не то чтобы забыл напрочь, он об этом уже давно не думал, его голова целиком и полностью была занята другим. У Михаила Израилевича, условия жизни сына вызвали не только удивление, но и гордость – никто из его племянников и племянниц детей его братьев и сестер так не жили. Кем бы они ни были: товароведами, портными, директорами магазинов, женами завхозов и артистов… Большинство из них имели деньги, машины, дачи… но такой квартиры не имел никто. Старик с вожделением думал о том, как он вернется в Сурож, пойдет в гости к еще живым братьям и сестре, посетит тех племянников, что остались жить на родине и гордо всем им поведает, как хорошо устроил свою жизнь его сын – объяснимое удовольствие, одно из немногих, что доступно пожилым людям.

Когда встречаются после долгой разлуки русские отец с сыном, они обязательно сядут за стол и разговаривают под водку с огурчиком… У евреев не так, разговоры такого рода, как правило происходят на трезвую голову.

- Лева, сынок, ты не представляешь как я рад, что ты все-таки живешь как человек. Мне почему-то все время казалось, что ты никогда не будешь иметь приличного жилья и хорошо кушать. Извини, Лева, но ты всегда очень несерьезно относился к материальной стороне жизни. Я потому и так настаивал на твоей женитьбе на Софочке. Да, она не очень умна, хоть и училась всегда на отлично, но она очень, очень трезвомыслящая, хозяйственная и у нее твердый характер. Я это еще тогда, когда она девочкой была заметил. Ну и потом, я же с ее родителями работал вместе. Потому мне вдвойне радостно, что я не ошибся и не сделал тебе плохо, посоветовав взять в жены именно ее. Ведь вся эта обстановка, домашний уют… это ведь она, верно?- Михаил Израилевич спрашивал с надеждой, что он хоть как-то содействовал жизненным успехам сына.

Лев Михайлович понимал состояние отца, его мучения с тех давних пор, когда он буквально заставил жениться сына на дочери своих коллег, таких же как он школьных учителей. Он переживал по этому поводу вот уже шестнадцать лет.

- Папа, я благодарен тебе. Софа прекрасная хозяйка и мать и с ней я могу спокойно, ни на что не отвлекаясь, заниматься научной работой. И не кори себя пожалуйста, сам я бы вряд ли нашел себе такую жену,- дипломатично ответил Лев Михайлович.

- Спасибо тебе за твои слова сынок… Я очень, очень боялся, что ты на меня в обиде… И еще… Я давно хотел тебе во всем этом признаться, но как-то не мог решиться, сначала считал тебя недостаточно взрослым, потом твоя мать была против…

Михаил Израилевич подошел к окну и поглядел сквозь тюль на ровный дворик обступленный стационарными пяти и девятиэтажками. Когда он приехал вроде бы уже наступила весна, но буквально за один день погода резко изменилась, подул северный ветер с Арктики, нахлынули низкие тучи низвергая холодный дождь, грозящий перейти в снег.