Стиг Клаэсон - Мы Любим Ингве Фрея

— Не домой, — сказала Анита. — Греби вон туда!

Петтерсон сделал несколько гребков в направлении, которое указала Анита.

— Возьми фляжку! — сказал он.

Петтерсон работал веслами медленно и тихо. Он вез в лодке женщину.

— Мы не можем оставаться здесь дольше, — сказал он. — Это было бы нехорошо по отношению к старикам. Мы для них что-то вроде свалившегося на голову приключения и можем зря растревожить их, вывести из равновесия.

— Тут ты ошибаешься, — сказала Анита. — Никакое мы для них не приключение. Люди, живущие здесь, на Выселках, переживают все по-своему. То, что ты называешь приключением, — для них всего лишь забавный эпизод. Им все это забавно. Приключения не входят в их распорядок жизни и не могут входить. Старики не любят неизвестности. И, если бы им нужно было в город, они скорее вызвали бы такси, чем поехали с тобой.

— Почему?

— Они считают, что знакомство не должно быть слишком близким. Пока ты общаешься со стариками здесь, ты — их гость. Но за пределами Выселок они оказались бы целиком у тебя в руках. Ты для них слишком быстрый. Они не могут тягаться с тобой. Самое странное, как мне кажется, это то, что ты совсем не понимаешь стариков, в то время как они тебя раскусили. Но понимание вещей всегда помогало им выжить. А тебе понимать не обязательно. Ты выживешь и так… Сапожник, пока идет из дому к своему почтовому ящику, получает впечатлений куда больше, чем мы по всей дороге отсюда до Стокгольма. У нас многое вошло в привычку, а они никогда ни к чему не привыкают. Они постоянно настороже. Их жизнь проходит в постоянном напряжении, они все время тревожатся и беспокоятся… К лесу невозможно привыкнуть.

— Ты не огорчишься, если мы пробудем здесь недолго? — спросил Петтерсон. — Ты можешь меня понять?.. Я надеюсь, поймешь. Надеюсь, что и старика поймут. Но мы не уедем завтра же. Я обещал сапожнику порыбачить с ним завтра вечером. Ему не с кем рыбачить, другие старики рыбалку не любят. Мы поставим завтра сети.

— Кажется, я понимаю — сказала Анита. — Я тоже пообещала Эльне, что ты сфотографируешь оба дома на Выселках да и самих стариков тоже. Но Эльна сказала, что нужно предупредить их заранее, чтобы они как следует приготовились и приоделись. И не нужно снимать их скрытой камерой в обычной рабочей одежде. Я пообещала, что ты не будешь делать этого. Они хотят сфотографироваться все вместе, сидя, приодетыми и причесанными.

— Я все сделаю, как они хотят. Точно, как они хотят. Подайте мне мою цитру!

— Эльна говорит, что ты похож на детектива из телепостановки. Они тоже не снимают шляпы, входя в дом.

— И из-за этого она считает меня грубияном?

— Думаю, нет… Люди типа Эльны никого не осуждают… Просто ты для нее — человек, который, войдя в дом, не снял шляпы. Дело здесь не в осуждении, а в отношении. Она не собирается тебя воспитывать. Просто, что было, то было… Кстати, сапожник считает, что мы с тобой не женаты.

— Но мы и в самом деле не женаты.

— Да. И сапожник это понял. Мне сказала Эльна.

— А что считает сама Эльна?

— Ничего. Эльна ничего не считает… Ты, Ниссе, повидал много девушек, но не разбираешься в женщинах типа Эльны.

— Да, — сказал Петтерсон, — возможно. Не разбираюсь. Хотя и у меня была мать. У меня, как и у всех других.

Лодка достигла середины озера, и Петтерсон сложил весла.

Ночь скоро кончалась. Через какое-то время взойдет солнце и проснется ветер. Снова торжественно и тревожно зашелестят верхушки сосен. Потом зажужжат мухи, запищат комары, побегут по своим делам муравьи, выползут на открытые места ужи, чтобы лечь и погреться на солнце.

Петтерсон хотел бы, чтобы эта ночь не кончалась.

Каждому гражданину Швеции выделяется только одна летняя ночь. Одна, а не две и не три.

— Грести? — спросил он.

— Да, — сказала Анита. — Мы поплывем дальше.

— Куда?

— Я знаю, куда.

Петтерсон стал грести в сторону, куда указала Анита. К месту на болотистом берегу неподалеку от шоссе.

— Почему ты никогда не говорила мне, что ты из деревни? — спросил Петтерсон. — Правда, я сам мог бы догадаться.

— Я же сказала.

— Только, когда мы приехали сюда. Если бы разговор не зашел об этой… косовине, ты бы не сказала. Хотя… Этим сейчас не хвастают. Во всяком случае, на моей родной улице Томтебугатан.

— Ты опять? Лучше вспомни, что я тебе напоминаю. Напоминаю я тебе корзину с яблоками?

— Напоминаешь. Хотя, глядя на тебя, мне больше вспоминается дверь на чердак. Я медленно открываю ее, а за ней сплошная темнота. Но я знаю, что на чердаке стоит корзина с зимними яблоками. Я иду в темноте, но знаю, что где-то в ней есть яблоки.

Петтерсон почти опрокинулся назад, когда лодка неожиданно натолкнулась на берег. Он выпрыгнул на сушу и подтянул лодку. Потом он сел на берег, глядя, как Анита, держа туфли в руках, спокойно шагнула из лодки в воду.

— Тепло, — сказала она, — вода почти горячая. Она подошла и села рядом с Петтерсоном.

— Мы — последние, — сказала Анита. — Идем, а то скоро утро.

Она взяла Пирсона за руку и повела его вдоль озера к болоту.

На посеревшем небе Петтерсон увидел черные очертания полуразрушившегося торфяного завода.

И там же он заметил низенький сарай для просушки торфа.

Анита медленно вела его к сараю. Они шли по мягкой болотистой почве среди вересковых зарослей, земля пружинила на каждом шагу.

Время остановилось.

Они шли медленно друг за другом по траншее, оставшейся от торфоразработок. Траншея становилась все глубже. Уже много лет, как никто не брал отсюда торф, но на сухом дне так и не выросла трава.

Петтерсон больше не видел озера. Его лицо находилось теперь вровень с вереском.

На постели из мха, говорила Анита.

— Анита, — окликнул Петтерсон.

Анита повернулась и очень осторожно сняла с Петтерсона его шляпу.

В половине восьмого вечера в четверг сапожник постучал в дверь фургона, но никто ему не ответил. Дверь была заперта.

Через плечо сапожника были перекинуты две сети. Он удивился, что в фургоне никого не оказалось, отнес сети в лодку и сложил их там. Потом он сходил за веслами и стал ждать.

Вечернее солнце грело ему затылок, сапожник сидел, повернувшись лицом к фургону. Машина Петтерсона стояла на Выселках. Он с женой не мог уйти далеко.

В самом деле, не прошло много времени, как появился идущий медленными широкими шагами Петтерсон. Шляпа его была надвинута на лоб, и он тянул сигарету с таким видом, как будто только что решил труднейшую задачу.

— Добрый вечер! — сказал сапожник.

Петтерсон взглянул на него:

— Здорово, сапожник!